Полет лебедя - [70]

— Не говори глупостей, — резко вмешался Эдвард. — То, что они говорят о твоей пьесе, не имеет никакого отношения к их симпатии или антипатии к тебе. Ты можешь их слушать, но не принимай их слов близко к сердцу. В конце концов, где бы были писатели, не будь у них публики?

— Мне наплевать на мою публику! — воскликнул Ханс. — Самый лучший зритель внутри меня! Если я доволен, кто они такие, чтобы судить мою работу?

— Тщеславие! — И Эдвард с такой яростью отбросил нож, что тот, перелетев через стол, упал на пол.

Ханса Кристиана затрясло.

— Значит, и ты повернулся против меня? Ты!

Эдвард встал и подошел к окну, повернувшись спиной к своему возмущенному другу.

— Давай не будем больше об этом говорить.

— Ты один из них, из тех, кто сомневается. Ты тоже считаешь, что мне не удался сюжет «Мулата»? — обвинительным тоном заявил Ханс.

— А ты, скажи честно?

— Нет! — слово пронеслось эхом по маленькой комнате. Молодой Коллин повернулся и улыбнулся. Руки у него были в карманах.

— Тогда по поводу чего весь этот спор?

— Неважно, откуда я взял этот сюжет! — Ханс Кристиан пытался защитить самого себя. — Я позаимствовал его у французского автора, но это не имеет значения! Я могу придумывать свои собственные сюжеты! Я напишу другую пьесу, намного лучше этой! Я докажу, что твоя злобная критика была незаслуженной!

— Она не злобная и она не моя, — как бы между прочим заметил Эдвард.

— Ты пошел на поводу у врагов. Но подожди! Ты увидишь! Мадам Хейберг божественна как Сесилия. Она оживит мои строки, говорю тебе! Там будет принц Кристиан, и он кивнет мне из своей ложи! Ты увидишь, как ошибался!

Дверь резко распахнулась, стукнув Ханса по затылку.

— О, прошу прощения, монсеньор. Я срочно должен увидеть советника. Где он?

Это был Бурнонвилль, балетмейстер, маленький и изящный. Он почти танцевал от возбуждения.

— Туфли для моих танцоров еще не прибыли. Красные туфли! Я не понимаю!

— Мой отец во дворце, монсеньор, — ответил Эдвард. — Он ждет новостей о…

— Белые туфли прибыли, а красные нет! — прервал его маленький человечек. — А они нам нужны. Пьеса не может пойти без них!

Балетмейстер был отстранен в сторону мадам Хейберг, влетевшей чуть ли ни в неглиже.

— Мой костюм не прибыл! Костюмерша послала его заменить, и он еще не вернулся назад. Я же не могу выступать в одном халате!

— Вы должны заняться моими туфлями, — настаивал балетмейстер.

— И моим костюмом, — требовала дама. — Я бы не возражала, если бы случилось что-нибудь другое, но моя одежда! — И немного истерически она начала причитать о своей злосчастной судьбе, коль костюм не могут доставить вовремя.

Ханс Кристиан ходил вокруг нее кругами, заламывая руки.

— Пожалуйста, мадам, мы найдем костюм! Мы закажем другой!

В тот же момент закричал Бурнонвилль:

— Вы не должны плакать, мадам. Вы испортите свое лицо. Пожалуйста, мадам, я прошу вас!

— Да, да, успокойтесь, — взмолился Ханс. Затем он схватил Эдварда за руку: — Помоги мне! Скажи, что делать?

— Пошли кого-нибудь к костюмеру за платьем, — спокойно предложил Эдвард. — Без сомнения, они просто забыли послать его.

— Да, пошлите кого-нибудь, Бурнонвилль, — передал Ханс.

— Но а как же мои туфли? Они так же важны, как и платье мадам!

— У меня и по этому поводу есть идея, — ответил Эдвард. — Пойдемте. Разрешите вам предложить свою руку, мадам.

С блеском восхищения в глазах Ханс стоял и смотрел, как его верный друг успокаивает бушующее море. Когда эти трое ушли, он медленно подошел к столу и упал в кресло, уронив голову на руки. Какой ужасный день! Раньше, когда он думал об этом дне, он представлял его совсем другим. Он надеялся, что будет находиться в центре внимания, похвал и поздравлений. Как сильно он ошибался! Снова все та же злобная критика, неуверенность в том, что спектакль состоится. Потерянный костюм, не прибывшие туфли, все, все от мелкого до крупного соединилось, чтобы заставить его умирать от страха. Да, вряд ли кто-нибудь мог позавидовать часу его триумфа.

В открытую дверь раздался легкий стук. Ханс поднял голову. Снаружи на него смотрела круглолицая крестьянская девушка в оранжевой юбке, перехваченной синей ленточкой. Что-то знакомое было в ней, хотя Ханс Кристиан был абсолютно уверен, что никогда раньше ее не видел. Он расслабился и поднялся. Девушка захихикала.

— Да, я бы узнала тебя где угодно. Твои руки такие же длинные.

— Карен!

Конечно, это была она. Никто на свете не мог так сильно напоминать его мать — и ее.

Она рассматривала брата с большим любопытством. Ее полные губы улыбались той самой улыбкой, которой улыбалась Анна-Мария, когда была довольна.

— Я пряталась среди буков, когда ты приходил туда на воскресные прогулки вместе со старым Андерсеном. Я наблюдала, как ты танцуешь и разыгрываешь истории. Я не знаю, почему мне так хотелось, чтобы ты пришел ко мне. Ты был невзрачным и неуклюжим таким, кому едва ли кто-то мог позавидовать. Отец любил тебя. А наша мать… — Улыбка покинула ее лицо, в холодных синих глазах появилась тень негодования. — Я хотела получить долю материнской любви, но в этом мне было отказано, впрочем, как и во всем остальном. Да, кстати, покрепче закрой дверь, Ханс, — добавила она, когда он прикрыл дверь и прислонился к ней. — Никто не должен видеть меня! Не бойся! Я никого не встретила по пути сюда, кроме какого-то мужчины. — Она вновь захихикала, вспоминая. Ее глаза потеплели. — Он был таким милым. Мы столкнулись в дверях, когда он проносил пальмовое дерево на сцену, и рассмеялись. Это было так весело!