Полет лебедя - [3]

Старуха про себя отметила, что это был достаточно хороший дом. И любящая простота Анны-Марии к своему сыну наполняла его теплом, подобно льющемуся через дверь солнечному свету: если бы она еще подумала о его будущем.

Наступало спокойное время вечерних часов, когда даже обитатели психиатрической лечебницы ложатся на свои постели из соломы, наблюдая за постепенно угасающими на стене полосками солнечных лучей. Высоко на крыше аисты, стоя на одной ноге, рассказывают бесконечные истории своим малышам, а хозяева этих крыш с гордостью слушают. Какое прекрасное и завидное для соседей зрелище! Всем известно, что вместе с аистами из дома улетает счастье и что они гнездятся только на тех крышах, под которыми царит спокойствие. На крыше Йоргенсена жил целый выводок. Сквозь рев реки можно было уловить царапанье их маленьких коготков.

Анна-Мария тоже услышала этот звук и взглянула на бабушку. Конечно, теперь было ясно, что этот дом отмечен знаком мира и покоя. Женщина расслабилась, ее глаза расширились, а дряблый рот смягчился в улыбке. Уже пора было Хансу Кристиану вернуться домой. Ему, конечно, понравятся цветы. Она видела, как он с кувшином в руках бежал к реке за водой. И новый платок станет неожиданным сюрпризом. Какое прекрасное время ожидает ее мальчика!

Внезапно Анна-Мария отложила свое шитье. С дальнего конца улицы раздались рев и крики. Ее лицо побелело. Мать и бабушка вскочили на ноги и с испугом глядели друг на друга через стол, не в состоянии ни двинуться, ни произнести ни слова.

Первым заговорил Йоргенсен:

— Ну вот, наш поэт возвращается домой. — И он на всякий случай пригнулся, чтобы избежать неожиданного удара.

Удара не последовало. Анна-Мария не слышала его слов. Для нее и бабушки единственным звуком оставался грубый крик мальчишек, дерущихся на улице. Один раз раздался треск, который издает сломанная деревянная болванка.

Только когда Ханс появился в дверях, они осознали, что он вырвался из толпы детей, которые теперь мутузили друг друга почем зря. Покрытый кровью и грязью, в разорванной рубахе и без деревянных башмаков, он представлял собой печальное зрелище.

Для других мальчишек Ханс всегда оставался пугалом. Он был слишком высок для своих четырнадцати лет, а его большие плоские ступни и костлявые кисти казались еще более невероятными из-за чрезвычайной худобы его рук и ног. Огромный нос на худощавом лице, из которого сейчас сочилась кровь, смотрелся столь массивно, что в первую очередь привлекал внимание незнакомцев, отодвигая на задний план ясный свет в прекрасных умных глазах. Когда мальчик улыбался, лицо преображалось, и тогда все удивлялись тому, что когда-то могли его считать безобразным.

Но в данный момент ему было не до улыбок.

— Ханс Кристиан, сын мой! Ты ранен! Тебя убили! — воскликнула Анна-Мария. Эмоции захлестнули мать, она обрушилась на стул и, закрыв лицо фартуком, начала рыдать. Губы мальчика задрожали, рот искривился. При виде слез матери он заплакал сам. Их стоны слились в унисон. Красногрудые в вечернем свете аисты перестали клекотать и вспорхнули в небо, унося с собой мир и покой.

Йоргенсен отложил сапог и бросил на пол свой молоток.

— Вы двое, заткнитесь! — рявкнул он и, оттолкнув Ханса, захлопнул дверь.

Анна-Мария посмотрела на него и твердо произнесла:

— Оставь моего сына, мерзавец! Как ты можешь оскорблять его, когда он ранен, убит!

Йоргенсен нагнулся и подобрал молоток.

— Нам самим хватает шума. Незачем давать соседям повод для новых пересудов.

Вмешалась бабушка:

— Дочь, принеси холодной воды и тряпку. У него всего лишь разбит нос. Не плачь, мальчик. Тихо.

Анна-Мария подчинилась, подавив в себе последние стоны. Бабушка гладила соломенные волосы Ханса, словно он был младенцем. Ей не нужно было рассказывать, что произошло. Она уже один раз видела, как ее старика на улице закидывали камнями. Для многих селян его внук был таким же сумасшедшим. Если бы только Ханс мог понять, что ничего хорошего не выйдет из того, что он всем рассказывал сказки о том, что он сын китайского императора и индийской принцессы! Бабушка помогла ему раздеться и уложила в постель.

— Бабушка, я должен ехать в Копенгаген, — неожиданно спокойно произнес мальчик. — Ты ведь знаешь это, не так ли? Если я останусь здесь, они убьют меня. А они не должны этого сделать, если мне суждено стать великим человеком.

— Тихо, тихо, — прошептала бабушка, с опаской поглядывая на Анну-Марию, которая повернулась к ним спиной. Она не могла выносить вида крови своего сына.

— Не говори ничего, Ханс Кристиан.

Рука бабушки зависла в воздухе. Глаза мальчика были широко раскрыты, и он добродушно улыбался.

— Ах, какой прекрасный, какой прекрасный, — пробормотала старуха.

— Правда? — произнес он в ответ, думая, что бабушка одобряет его план. — Если я действительно стану великим к двадцати годам, в чем я почти уверен, значит, у меня осталось очень мало времени. Величие не приходит за одну ночь. Ты же знаешь.

Он поймал ее руку и сжал так крепко, что холодная вода с тряпки начала капать на его худую грудь. Занавески сомкнулись, отгораживая их от остальной части комнаты.