Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне - [169]

27 июля 1948 года, более чем через три года после окончания войны, Ковальчук направил в Москву доклад «Результаты агентурно-оперативной работы в советской колонии в Германии за первые шесть месяцев 1948 года». Более двухсот советских граждан были арестованы, среди них сотрудники СВА, советских министерств, совместных компаний, бывших военнослужащих частей ГСВ, оставшихся после демобилизации в Германии. Кроме того, было арестовано более ста человек из числа перемещенных лиц, не захотевших вернуться в СССР. Немногие из них являлись агентами западных служб. Самая большая группа арестованных — 150 человек — состояла из людей, которые бежали на Запад или были заподозрены в намерении бежать на Запад[1053].

Когда подумаешь, что этот доклад был составлен в 1948 году, то становится понятно, почему советские руководители были так озабочены лояльностью советских граждан, живших в Германии в послевоенные годы. В записке от 3 февраля заместителю директора ЦРУ по специальным операциям шеф зарубежного отдела «М» Ричард Хелмс попытался подсчитать количество советских дезертиров в Германии и Австрии. Понимая, что из-за проводимой США политики выдачи перебежчиков списки составляются не самым аккуратным образом, Хелмс говорит о 450—500 лицах в американской зоне в Австрии (откуда перебежчиков никогда не возвращали) и еще 300 в Германии и добавляет, что американские военные власти предполагают, что 60 тысяч русских бежало в европейские и другие страны из Советского Союза в период после окончания Второй мировой войны и до октября 1947 года[1054]. Похоже, что генерал Ковальчук недооценивал свою проблему.

Приложение 5. СТОИЛО ЛИ ЭТИМ ЗАНИМАТЬСЯ?

ЧТО ДАЛ «БЕРЛИНСКИЙ ТУННЕЛЬ»?

Количество и качество полученной ЦРУ информации подтверждает мнение, что КГБ приходилось пропускать по кабельным линиям, подключенным к туннелю, ценные сведения. По проекту прослушивались три кабеля, «273 металлических пары, составлявших 1200 коммуникационных канала», и около пятисот из них были активными в любое время. «Обычно одновременно непрерывно записывались 28 телеграфных линий и 121 — телефонная», запись производилась на сотнях ленточных записывающих аппаратов фирмы Атрех, установленных в «пакгаузе», которые за время работы туннеля потребовали «500 катушек пленки»[1055].

В самом деле, катушек было так много, что шеф регистрационного отдела, в чьи обязанности входило переправлять часть из них в Вашингтон, жаловался на их тяжесть. Так как многие знали, что БОБ проводит операции в рудниках и на предприятиях «Висмута», шеф был информирован «без распространения информации дальше», что в ящиках урановая руда для специалистов, которые должны установить, каков советский атомный арсенал. Довольный, что узнал секрет, шеф перестал жаловаться.

Всего 443 тысячи переговоров были записаны на пленку. Из них 368 тысяч были советскими и 75 тысяч — восточно-германскими. Каждый день телеграф поставлял 4 тысячи футов телетайпной ленты. Работа с материалами из туннеля продолжалась даже после «обнаружения» туннеля в апреле 1956 года. 90 тысяч переведенных посланий и телефонных разговоров были распространены к 20 сентября 1958 года и легли в основу 1750 разведывательных донесений[1056]. Широта охвата информационных потоков с подключенных кабельных линий и объем полученных сведений не позволяют представить себе важность и ценность полученной информации. Трудно также представить себе решение, принятое КГБ в 1955 году: допустить дальнейшее функционирование туннеля. Если, действительно, операция «с самого начала контролировалась», тогда КГБ сыграл свою роль безукоризненно: он сумел защитить своего агента и в то же время избежать утечки государственных секретов[1057].

С другой стороны, стремление Советов защитить «государственные тайны» — в нарушении правил безопасности подозревались даже совершенно невинные люди — равнялось игнорированию Западом условий жизни в СССР и на подвластных ему территориях. Западные разведки не могли удовлетворить растущие требования об этих районах. Потеря возможности проникнуть в беспроводные линии связи заставила Билла Харви и Фрэнка Роулетта задуматься о других средствах связи. Более того, поддержание связи с агентами в СССР и Восточной Германии становилось все более трудным. В 1954—1955 годах КГБ и восточногерманское MfS продолжали ликвидировать все новые агентурные сети союзников. Помимо этого для таких агентов доступ в военные учреждения крайне ограничен. Дезертиры из Советской армии ценились высоко, но их было немного, ибо советская военная контрразведка в сотрудничестве с MfS усилила контроль за воинскими частями. В те времена нельзя было даже представить ни У-2, ни спутниковые фотографии, и западным аналитикам не хватало информации, чтобы правильно определить реальность советской угрозы. Соответственно, американская армейская G-2 и генерал Артур Трюдо, зная, сколько полезной информации о советских войсках извлечено в Австрии и Венгрии из кабелей, с энтузиазмом поддержали проект «туннеля».

Ситуация в Германии была критической. Во-первых, пребывание союзников в Берлине постоянно ставилось под вопрос со времен берлинской блокады в 1948—1949 годах, хотя союзники и настаивали на своем праве оставаться в своих секторах города. Любая попытка выдворить их силой могла закончиться войной. Во-вторых, группа советских войск в Германии под командованием верного Хрущеву маршала Андрея Гречко являлась самой многочисленной за рубежами СССР. Информация о ее действиях, вооружении, численности так же, как информация о соседней Северной группе войск в Польше, имела жизненно важное значение в определении способности Советов к наступательным действиям не только против Берлина и Германии, но и против Западной Европы. В-третьих, с 1946 года Восточная Германия была самым большим поставщиком сырья и оборудования для советской атомной промышленности. Наконец, попытки Советов стабилизировать восточногерманскую политическую ситуацию, все еще тревожную через два года после июньских волнений 1953 года, были показательными для их планов, рассчитанных на длительные сроки в Европе.