Полдень, XXI век, 2012 № 12 - [8]

– Пойдем, – сказал я. – Ты слышишь меня? Нужно идти.

Я не был уверен, что Дженни меня слышала. Она, кажется, прислушивалась к опять возникшему шипению и шуршанию, а призрак склонился к сестре, и впечатление было таким, будто он что-то нашептывал ей на ухо.

– Пойдем, – повторил я и потянул Дженнифер за собой.

Она вырвала руку и сказала:

– Джон, подожди! Я должна тебе сказать. То есть, сказать хочет Норман, но без меня ты его не поймешь. Так что помолчи, хорошо?

Дженни держала призрака за руку, я держал за руку Дженни, мы стояли странной скульптурной группой, пока Норман что-то шипел, а сестра, будто заведенная, повторяла, пересказывала или переводила (не знаю, как точнее выразиться), наверняка не понимая и половины слов, которые произносила. А я понимал? Многие слова и для меня были звуками, лишенными смысла, я уверен был лишь в том, что правильно их запомнил…

– Я учусь на физическом факультете, – говорила Дженнифер, прислушиваясь к шелесту, шорохам, скрежету и завываниям. – Изучаю физику времени, но не теоретически, как мои коллеги с кафедры квантовой физики, а экспериментально. Делаю курсовую работу по американской истории между Гражданской и Мексиканской войнами.

Дженнифер произносила слова так, будто с младенчества знала, что такое физика, которая… я запомнил произнесенное ею слово, но что-то подсказывало мне, что Дженни не смогла повторить его правильно. И еще: о Мексиканской войне… Не было такой войны, что за странное название?

Я хотел прервать ее, подозревая, что сестре было трудно воспроизводить слова, недоступные ее пониманию. Даже слово «электричество» было почти невозможно заставить Дженни произнести. Отец пытался, когда прочитал в газетах, как молния убила трех коров и мальчишку-пастуха. Я не хотел, чтобы Дженнифер мучилась – потом это отразится на нас, ее близких; приступы безумия надолго выбивали всех из колеи, – и я открыл рот, чтобы сказать: «Хватит, замолчи!», но – о, ужас! – не смог выдавить ни звука. Какая-то сила лишила меня дара речи и приковала к месту – я только и мог стоять столбом, слушая странные речи сестры, которые, как я понимал, были на самом деле речами призрака.

– Я не стану рассказывать, как устроена машина времени, это долго, и ты, Дженни (Господи, он уже называл сестру по имени и на «ты»!), не сможешь повторить мои слова так, как они звучат на самом деле, да и брат твой не поймет принцип, открытый два столетия спустя после его рождения.

Что-то я, наверно, все-таки выкрикнул или, может, прошептал: Дженни запнулась, не договорив фразу, я не мог видеть в темноте ее лица, а призрак Нормана приник к темному силуэту Дженнифер, будто ореол возник рядом с ее фигурой. Неужели Дженни ощущала его теплым живым человеком, а не холодным и полупрозрачным существом не нашего мира?

– Все хорошо, – сказала Дженнифер чужим голосом: тепло, заботливо, участливо. У меня слезы навернулись на глаза: так говорила со мной только матушка, да и то очень давно, когда мне было три или четыре года и я боялся спать в темной комнате. Мама садилась у изголовья и пела песенку о трех овечках, отбившихся от стада. Припевом были слова: «Все хорошо, все будет хорошо», но все хорошо не было, никогда не бывает все хорошо…

– Да, – пробормотал я. Фигура Нормана отделилась от Дженни, отошла на шаг и что-то опять прошипела, а сестра, будто в нее вселился дух (Может быть! Неужели призраку удалось овладеть ее сознанием? Бедняжка…), продолжала говорить, и мне ничего не оставалось, как только слушать и запоминать. Запоминать, не понимая, потому что смысла в этих речах было не больше, чем в бреде нашего городского сумасшедшего, Роузена, свалившегося года три назад с водонапорной башни и с тех пор болтавшего вздор.

– Мы, я говорю о нашем факультете, занимаемся проблемой ветвления исторических событий. Это, если хотите знать, самая важная часть темпорологии, поскольку историки до сих пор уверены, будто история не имеет сослагательного наклонения. Это заблуждение! Мироздание ветвится, каждое физическое явление имеет множество равно реализуемых следствий. Тогда и причин у каждого явления может быть множество – сотни, миллионы! – и каждая причина суть реально физически существующая ветвь мироздания! Отправляя в прошлое темпонавта, мы, экспериментаторы, не можем сконцентрировать его в одной, тем более заранее выбранной, ветви. Темпонавт – и это доказывает существование ветвления в прошлое – попадает одновременно (если можно использовать такой эвфемизм) во все миры, существовавшие в прошлом и ставшие причинами возникновения нашего конкретного настоящего.

Более невнятной речи я в жизни не слыхивал, если, конечно, не считать предвыборной риторики нашего нынешнего шерифа. Тот говорил еще более непонятно, потому его и выбрали – в противовес Мозеру, который только повторял: «Выберите меня, и я уничтожу Дайтона!» Каждый дурак в городе знал, что уничтожить Дайтона не сможет никто, во-первых, потому что у него свой человек на Капитолийском холме, а во-вторых, потому что Дайтон держал в руках и Мозера, поскольку был женат на его племяннице.

Призрак попытался встать между мной и Дженнифер, но сестра отодвинула его движением руки – я видел, как она это сделала: взяла за локоть и толкнула, он чуть не упал, едва на ногах удержался. Призрак! Бесплотное создание! Чудеса…