Полдень, XXI век, 2012 № 12 - [51]

– Как без угля? А на чем?

– На солярке. И пароходы тоже.

– Так он на море, что ли, город твой? – подъелдыкнул я.

Гошка покашлял.

– Зачем на море? Нет. Воздушные они, пароходы. По небу летают.

– Как это так – по небу? – не понял Санек. – Что за туфта?

– Сам ты туфта! Пэвэошные аэростаты видал? Вот то же самое, только еще больше, с палубами, с каютами…

– Да ну тебя с каютами! – рассердился Санек. – Я думал, он серьезно… Не бывает такого!

– Бывает, – авторитетно подтвердил я. – Дирижабль «Гинденбург».

– Ну, слава богу! – облегченно вздохнул Гошка. – Хоть один церковно-приходскую школу окончил!

И больше про секретный город рассказывать не хотел, сколько Санек ни канючил.

– Ну а дальше?

– А дальше хуже пошло. Как ни экономили крупу, гидрожир да хлеб, а подъели все, до крошки. В мороз-то голодным далеко не уйдешь. Хочешь – не хочешь, а заправляйся. Да Санек с отчаяния две последние буханки разом всухомятку уписал, не доглядели. Чуть не помер, так ему кишки заворотило. Мы с Гошкой хотели ему еще кренделей навешать, для сытости, да сил не было.

А потом самолет прилетел.

Мы-то за это время привыкли, что вокруг ни души, будто на всей земле никого, кроме нас троих, и нет. Надеялись, что начальство про наш побег и думать забыло, терпения ему не хватило всю тундру перерыть. Да, видно, в кабинете, над бумагами, терпелка не мерзнет. Надо – и год будут искать, и два.

Сидели поутру у костра, дожидались каши. В котелке уж не горсть варилась, а щепотка всего, вместо гидрожира – одна промасленная бумажка с-под него. Вся и каша – жижа да вода. Одна радость, что набрели на первый за всю дорогу лесок, не из кустиков жидких, а из настоящих деревьев – тощих да кривых, но все-таки натуральных сосенок. Под ними, вроде, не так и холодно, как в тундре, уютней как-то… И тут налетело.

Ну прямо как в сорок втором, под Жиздрой, когда, бывает, выскочит из-за рощи «мессер» да в два ствола разом пропашет вдоль колонны колею – огонь пополам с кровью… Но тут-то налетел свой – вот что обидно! Хотя какие у зэка свои? Только те, что по спине ползают, остальные все – враги.

Угловатый разлапистый Ил-2 прошел низко над тундрой, не боясь ни зениток, ни «мессеров», и с ходу всадил очередь прямо нам в костер. Далеко откинуло, завертело пропеллером искореженный котелок. Искры тучей поднялись в белом дыму. Мне запорошило глаза, засыпало головнями, Санек выматерился растерянно, а вот Сухотин заорал так, что я сразу понял: зацепило его. Кое-как проморгался, гляжу – Санек уже тащит Гошку к лесу, а по снегу за ним широкая красная полоса. Кинулся и я на подмогу, потащили вдвоем, укрылись в сосняке – не успел, вражина, с разворота еще очередь дать. А наудачу, по деревьям, стрелять не стал, пожалел. Не нас, конечно. Патронов.

Вот и добегались. Ни жратвы, ни котелка и раненый. Гошка лежит, стонет без понятия, из ноги фонтаном кровь и кость торчит. Кое-как перетянули, замотали, снегом обложили. Надо бы уходить по добру, но куда его такого тащить? Все же полдня упирались, волокли на сосновых лапах по снегу, запарились, как ломовые клячи. К ночи разложили под деревьями малюсенький костерок. Заметят с самолета, могут и бомбу кинуть. Гошка совсем доходит, трясет его, зубы стучат, но в сознании – нога на холоде онемела, болит, конечно, страшно, но не до крика.

Отошли мы с Саньком в сторонку, посмотрели друг на друга – и, ни слова не сказавши, вернулись к Сухотину.

– Вот что, Георгий, как тебя… Иванович, – говорю. – Положение наше ясное – хуже некуда. Не сегодня-завтра нагрянут вертухаи, либо Илок опять прилетит, фугасками закидает. Через всю тундру штурмовик летать не станет – видно, где-то рядом аэродром у них. Стало быть, надо уходить. Идти ты не можешь, а волочь тебя – далеко ли уволочем? Да и зачем? Доходишь ты, Гоша, по полной, и остается тебе недолго. Решай сам: оставить тебя тут, у костра, на самостоятельное довольствие, или помочь, чтоб не мучился?

Гошка сквозь муть в глазах улыбается.

– Рано прощаетесь, ребята… Придется вам бренное мое еще недельку-другую потаскать…

– Это на какой же резон? – Санек сердится.

Да и я обижаюсь. Сам же нас в бега сманил, под вышак подвел, и не наша вина, что его подстрелили. Что мы, санитарная команда – таскать его?

– Потаскаете, – смеется Гошка. – Иначе что ж вы есть будете?

– И согласились?

– А куда деваться? По-людски попрощались, и Санек его дубиной оприходовал. Две недели на этом пайке прожили, но тут новые беды – ударили морозы, да такие, что лес трещит, в небе столбы света гуляют, и никаким костром в этот холод не угреться. Не то что идти целый день, нос из берлоги высунуть больно – так прихватывает. А потом и совсем кирдык случился – огонь проспали.

Спички-то у нас давно кончились, угли таскали в колоде, раздували на дневке, огонек на сухой мох ловили – приспособились. Но в самый мороз как-то сморило сном обоих – чуть не замерзли. Проснулись ночью – здравствуйте! Повестка на тот свет.

С горя ломанулись в темноте через лес, куда глаза глядят. На что надеялись? На чудо. Если к утру тепла не найдем, то все – носом в снег и волчья отходная. Плохо помню я этот бег. Ветки по глазам хлещут, кусты робу дерут, и без того драную, по спине пот стекает, но тепла от этого ни капли – трясешься на морозе, да еще и мокрый. Потом силы кончились. Помню, встал на колени и думаю: хватит – здесь и лягу.