Полдень, XXI век, 2012 № 11 - [51]

А пока мы занимаемся любовью на большом теплом камне. И с каждой секундой я становлюсь старее, и с каждой секундой женщина подо мной – молодеет. И под искрами далеких звезд, как всегда, – только любовь и одиночество…

2. Личности. Идеи. Мысли

Константин Фрумкин «Фантастика труда и самопожертвования»

Недолгое и безвластное президентство Дмитрия Медведева, как это ни странно, оставило огромный след в российской культуре, поскольку президент выдвинул лозунг модернизации – а этого лозунга ожидала огромная часть образованного российского общества. Все понимали, что России жизненно необходимо догонять передовые страны мира и что необходимо переходить от продажи сырья к развитию высокотехнологичного производства. На это понимание наложилась подспудная, можно сказать подкожная ностальгия по советскому времени с его культом труда, воспеванием гигантских научно-индустриальных проектов, верой в научно-технический прогресс и представление о промышленном производстве как чем-то самом важном во Вселенной. Поэтому, когда на знаменах официозной идеологии написали «модернизация», те, кто еще помнил Советский Союз, почувствовали, что дух чугунной и стальной утопии, дух веры в индустриализацию и Гагарина реабилитируется и поднимается на щит. Даже такие сравнительно прозаические заботы государства, как учреждение технопарков, в коллективном сознании были восприняты как новый аргумент в неизбежной для любой капиталистической страны «тяжбе» между эгоизмом и альтруизмом, между духом наживы и романтикой.

После «лихих 90-х» у многих наших сограждан создание новых промышленных предприятий или инвестиции в технологии стали ассоциироваться с бескорыстным самопожертвованием, в то время как рыночная приверженность к выгоде – с деиндустриализацией, отказом от научного потенциала и заменой «благородной» промышленности всякими нестоящими занятиями, вроде торговли и финансов.

Духовная ситуация обострялась еще и тем, что чем дальше по времени удалялась советская эпоха, тем больше забывались подробности ее реального быта и тем больше она воспринималась по плакатам, идеологическим штампам и ностальгическим воспоминаниям военно-промышленных инженеров. В массовом сознании формировался миф об ушедшей под Землю стране чудес, наполненной немыслимыми – и, в частности, недостижимыми для Запада – научно-техническими чудесами, которые почему-то оказались невостребованными нынешним «обществом наживы».

Параллельно возникал миф об утраченной морали, о мире взаимопомощи и жертвенного героизма, также ушедшем в подполье от наступающего капиталистического «закона джунглей».

Два ностальгических мифа – о потерянной нравственности и об утраченной сокровищнице научных достижений – вместе породили третий: об особой духовности, которая в наше время свойственна лишь избранным людям, прогрессивным патриотам, и которая дает им возможность не только быть более нравственными, чем окружающая среда, но и своим духовным зрением видеть перспективы научных разработок и индустриальных свершений, чего не способны увидеть пораженные близорукостью чиновники, олигархи и обыватели. Именно они, люди особого типа, чьи корни лежали в советском научно-промышленном комплексе, а чьи кроны устремлены в отдаленное космическое будущее, вот уже многие годы требуют от властей инвестировать в новые технологии. И наконец-то их глас был услышан президентом Медведевым – хотя больше на уровне риторики, чем реальных дел.

Не удивительно, что фантастика отражала перемены идейной атмосферы, происшедшие в годы «Роснано» и «Сколково». Удивительно, что она отражала их так мало, хотя, казалось бы, атмосфера всеобщих рассуждений о «модернизации» могла бы стать импульсом к возрождению «твердой» НФ. Но, так или иначе, после 2007 года – года, когда Дмитрий Медведев был выдвинут кандидатом в президенты и когда российские власти начали очень много говорить об «экономике инноваций», – появился целый ряд фантастических романов, в которых было чуть меньше, чем обычно, боевых стычек, но зато появилось осмысление таких забытых нашей фантастикой явлений, как труд, трудовая мотивация, технические проекты и человеческая самоотдача. Фантастика в лице немногих, но, может быть, лучших своих представителей обратилась от вечной войны к мирным трудовым будням. В числе авторов, отдавших дань этому тренду, можно было бы назвать Вячеслава Рыбакова, Шамиля Идиатуллина, Андрея Рубанова, Ольгу Славникову, Яну Дубинянскую и в несколько меньшей степени – Владимира Сорокина, Анну Старобинец, Марину и Сергея Дяченко и Алексея Иванова.

У этой фантастики есть одно важнейшее по нынешним временам достоинство – она не о стрельбе. 90 % фантастических романов, выброшенных в последние годы на книжный рынок, можно было с большим или меньшим основанием называть боевой фантастикой. На обложках этих книг неизбежно изображается, как кто-то с кем-то сражается – на мечах или на бластерах, в Космосе или в мезозое, с рыцарями или с чудовищами, но сражается. Романы о мирной жизни – и с мирными картинками на обложках – это редкие жемчужины. Причем не в кучах, а в гималайских горах из книг «про бластеры».