Полдень, XXI век, 2012 № 11 - [44]

– Вполне.

– Слушай, – сказал я, глядя во тьму оконных проемов. – А кто хоть он?

– Игрок, – пожал плечами Четвертый. – На сегодня он лучший.

– Когда-то ты был лучшим.

– Да. В тридцатых. Помнишь, в тридцать четвертом, когда наши с тобой брауни, святые существа, замкнули провода… как тогда рвануло, любо-дорого вспомнить. Ужасно удобно было так убивать, только брауни немного жалко. И ты еще, растеряха, чуть не убился.

Я кивнул. Четвертый тогда оттолкнул меня от обломков, но сам уже уйти не успел, и один из камней сломал ему череп.

– Прекрати, Джефри, – покачал головой Четвертый, зная, о чем я думаю. – Одной жизнью больше, одной меньше, делов-то. Я тогда нормально нагрелся, жизней хватало. Старые добрые деньки. Сейчас-то есть и получше нас с тобой, согласен?

Я снова кивнул. И спросил:

– А почему ты не накопишь сил и не выйдешь на него позже?

Четвертый помолчал.

– Видишь ли, дружище, Девятый, девятка эта, он всерьез воспринимает всю эту чушь про «должен остаться только один». Он правда думает, что если убьет всех, то победит. Он какой-то маньяк. Для него важна победа, а это оскорбление для всех нас, если игрок играет на победу. Девятке не понятны тонкости процесса. Поэтому он сегодня должен быть ликвидирован. Давай, дружище, время не ждет. Иди за ангелом, докажи мне, что старый конь борозды не портит.

Игрокам не понятны тонкости процесса, подумал я, медленно забираясь на ступеньки. Нельзя просто приехать куда-то к черту на кулички и найти там ангела. По-хорошему, ловлю можно было провести даже у меня дома, – ангелы придут куда угодно. Но мне нужно место, где нет людей, потому что заточение этих эзотеров в обоймы очень шумный и болезненный процесс. И для меня, и для них.

Мне было очень пусто и плохо. Я не хотел умирать, и ощущение близкой смерти очень угнетало, текло ржавой водой в моем трясущемся сознании. А еще я мысленно прокручивал в голове детали предстоящего процесса, с каждой секундой все больше пропитываясь липким отвращением. «Ничего у нас не выйдет», – подумал я. Хотелось завыть от тоски, но ангел не приходил. Видно, мне было недостаточно плохо.

И я решился.

– Четверка, давно хотел тебе сказать, – крикнул я ему со ступенек. – Поверь ловцу со стажем. Фей не существует.

Он вскочил как ошпаренный. Секунду постояв, он двинулся ко мне, неотвратимо и размеренно, как миниатюрный бульдозер. Я попятился назад, хотя и не собирался, но мне стало ясно, что сейчас я умру. Четвертый не будет размышлять, не будет задумываться о последствиях, – он просто меня убьет. И ничто меня не сможет спасти.

И я вдруг почувствовал облегчение и какую-то светлую обреченность.

Это значило, что ангел здесь.

– Сукин ты сын… – процедил Четвертый сквозь зубы, ощетинившись всей сталью, что была в нем. – Ты у меня…

Пора… кажется, пора. Я выбросил руку вправо на уровне пояса и крепко сжал кулак.

И понял, что поймал.

– Стой ты… стой!

Ангел стал видимым, как только я схватил его. Он несколько раз дернулся и застыл, испуганно глядя на меня золотыми глазами и схватившись руками за мой кулак. Его сияние освещало станцию, полупрозрачные крылья дрожали.

– Поймал, – просто сказал я.

Четвертый остановился. На его лице играли желваки.

– Никогда не говори таких вещей, – глухо сказал он. – Каждый раз, когда ты такое говоришь, одна из них умирает.

Ангелы появляются только когда страх, боль и отчаяние захватывает полностью, когда нет никакой надежды. Когда смерть почти неотвратима. Раньше они приходили чаще и по меньшим поводам. Но мы начали их ловить, мучить и заставлять петь в пистолетах, поэтому они стали осторожными и пугливыми.

Но все равно приходят.

– Я знаю. Один ангел за одну фею, – буркнул я. – Гаси фары.

Четвертый понял. Посмотрел на пойманного мной ангела.

– Дороговато выходит, Джефри, – сказал он. В его глазах серой стали была боль и злость.

* * *

Золотые глаза ангела испуганно следили за моими приготовлениями. Нож, веревка. Ножовка для крыльев. Внешне ангел похож на обычного мальчишку, только с крыльями. Он уже все понял; его сияние почти потухло, испуг во взгляде превратился в тоску.

– Вот, дурачок, – зачем-то говорю я. – Вот так оно, верить людям. Дал бы ему меня убить, цел бы остался.

Сейчас я начну отпиливать ему крылья. Он начнет плакать, кусать губы. Но не закричит, потому что так и не поверит, что человек, к которому он пришел на помощь, убивает его. Не знаю, чувствуют ли они боль, но мне кажется, что чувствуют, – потому что я уже сейчас на себе ощущаю все, что буду с ним делать. Потом я сниму с него белоснежную одежду, свяжу – хоть он уже никуда и не денется, не улетит, – и начну работать ножом. Зарядка работает только так. Главное, чтобы этот не полез обниматься, истекая кровью, что угодно, только не это. Я слишком стар для такого, я не выдержу.

Ангел не смотрит на меня. Он нахмурил белесые брови и уже готов расплакаться от обиды и несправедливости.

Я тоже готов расплакаться. Сейчас я себя ненавижу.

Мое раскаяние, мой стыд и моя ненависть к себе – очень важная составляющая процесса. Без этого ничего не получится, так что все это будет, и будет искренним. Быть мразью – часть профессии.