Полдень, XXI век, 2011 № 09 - [2]

Глиняные (по цвету) каблуки сапог скошены.

Ноги присогнуты, будто с лошади соскочил, решил размяться.

Субтильный, узкоплечий (шашкой долго не помашет), морщился, глядя на лейтенанта Рахимова. Угадывалось в прищуренных глазах сильное желание подойти к сейфу, перегаром несло. Верхний свет выключен, на столе лампа с направленным на гостя оранжевым абажуром; поставлена лампа обдуманно – отбрасывает свет и на портрет товарища Сталина.

Лейтенант Рахимов тоже щурился.

Почти два месяца он провел в общей камере.

По голове не били, он привык, что кормят раз в день, – усиливает чувство ответственности. Теперь, на Лубянке, вздохнул облегченно. Вспомнил, как смеялись сопровождающие в машине. Синие околыши, красные верха – свой народ, не догадывались, кого везут. Считали, так, мелкая контра, по вызову. Шутили: какой-то гражданин по фамилии Блох недавно случайно задавил на бензиновой машине милиционера, видимо, рулить не умел. Явное вредительство. Вкатали по полной. Да и то, не дави милиционеров, как… Блох.

Товарищ Ежов поднял руку, потер лоб, изрезанный морщинами.

Портупея перетягивает мятую (не до парада) гимнастерку, почетные знаки. Всё дельно, просто, – у товарища Сталина тоже роскошных костюмов нет. А то, что лейтенант Рахимов оказался одного с ним роста (на самом деле выше, просто сапоги у Николая Ивановича подбиты специальными каблуками), товарища наркома еще более успокоило. Он не любил высоких людей. При росте в сто пятьдесят один сантиметр смотреть снизу вверх на какого-нибудь врага народа просто немыслимо. Хочется дотянуться маленьким кулачком до лица выродка. «С Февральской революции не пользовался отпуском… Чуть не семью видами болезней страдаю…» Так вдруг подумал, глядя на сухощавого лейтенанта. Тускло подумал, враждебно, потому что опять жгло, томило под ложечкой – то ли от тревожности, то ли от постоянных неясных ожиданий, то ли от водки, немыслимо питой ночью. Ощупал лейтенанта быстрым взглядом – неприязненно, чтобы тот, не дай бог, не почувствовал себя героем. Знаем, знаем, все про тебя знаем, лейтенант… В органах с двенадцати лет, из беспризорников… Когда-то по карманам работал, «стаканчики граненые», но окреп, из социально близких выбился в твердые свои, поощрялся личным оружием, с хорошей стороны проявил себя в операции «мракобесы»… Теперь вот два месяца провел в общей камере – там встревал в разговоры, слушал, запоминал. Из активных «мракобесов», эзотериков советских, как они себя называли, некоторых уже в живых нет, других раскидало по лагерям, а эхо их вражеской деятельности все еще отдается. Недавно на Охте рвануло. Стоял там домик – простой, веселый, бревенчатый. Хозяин – из инженеров. Там и рвануло. Взрыв немыслимой силы. Значит, ядовитые корни «мракобесами» глубоко пущены, значит, вросли в землю, как у того азиатского растения кок-сагыз, у которого они в землю уходят чуть не на десять метров. Умные химики до сих пор ломают головы. Сам Николай Николаевич Семенов, главный спец по взрывам, консультировал, внятного ответа не дал. Каменистую сухую землю в сторону от домика выбило канавой почти в два метра глубиной и ширины такой же, и вынесло раскаленный, плавящийся грунт по оплавленным валунам прямо к речке, при этом – удивительно – сам домик не пострадал. Каким-то образом взрыв был точно направлен в одну сторону – к речке. А кто создал такое удобное направляемое взрывчатое вещество? Где хранятся запасы? Как воспроизвести образец хотя бы в опытных количествах?

Необычно рвануло на Охте, будто огненным плугом вспахало землю.

Такая направленность снимает проблему самого совершенного вражеского укреппункта. Дайте нам такое взрыввещество, любую крепость возьмем! Дело, конечно, засекречено, но в военных кругах шептались. Товарищ Сталин при последней встрече загадочно подчеркнул: «Товарищ Ежов душит гидру контрреволюции ежовыми рукавицами, а надо бы…» Объяснять не стал, но мысль угадывается – значительная, глубокая. В январе испытана в СССР первая боевая ракета, способная бить по вражеским позициям издалека… Вот бы теперь к ней и нужное топливо…

Товарищ нарком подошел к столу, выдвинул узкий ящик.

Потрогал пальцем серый пакет. В нем три сплющенные пули.

Нет, четыре. Три от пистолета «наган», одна револьверная – от «кольта». Все сплющены, как от сильного удара. Каждая помечена: «Зиновьев», «Каменев», «Смирнов» (на Смирнова ушли две пули). Резко закрыл ящик, подошел к сейфу, лязгнул металлической дверцей. «Стаканчики граненые». Стакан стоял удобно – на бумагах, тут же бутылка – початая, зеленоватого стекла. Налил вполовину, выпил, отвернувшись. Вытер губы запястьем, опять запер сейф на ключ и с умыслом раскинул на столе десяток машинописных листков. На какие-то пару секунд, ну на десять секунд или на пятнадцать. За такое время мало что увидишь… Ну, может, строчку ухватишь из десяти слов машинописного текста…

– Что скажешь?

Понимал: лейтенант сейчас врать начнет.

Люди так уж устроены – всегда врут. Отсюда – недоверие.

Но товарищ Сталин тысячу раз прав: здоровое недоверие – лучшая основа для совместной работы. Так уж повелось, что врать безопаснее. И не просто врать, а по партийному, особенным образом, обдуманно, сохраняя необходимый резерв, разумную дистанцию. А то разведут споры-дискуссии, будто надеются на чудеса. А чудес не бывает. Только вранье хитрое.