Полдень, XXI век, 2010 № 04 - [2]

Нужны еще поводы для веселья?

Албанцы ссорятся с ЮАР (к счастью, не из-за Косово). Гаагский суд распущен, судей выдали странам, больше других пострадавшим от правосудия. Красная рыба, закольцованная американскими ихтиологами, идет нереститься на Курильские острова (видимо, российские условия кажутся им комфортнее). Правда, в Греции и Калифорнии горят леса, в дельте Меконга выпал снег, на Кубани тучные урожаи привели к столь резкому увеличению численности грызунов, что пришлось составами ввозить на Кубань веселых неприхотливых сибирских лис. Даже добродушные мальгаши ни с того ни с сего прогнали с президентского поста своего похожего на лемура лидера. А в селе Покровка мы с Алексом увидели тучного (как кубанский урожай) батюшку в рясе и с бородой. Он стоял на обочине, его обдавало мокрой дорожной пылью, злыми синими губами батюшка кастовал какое-то затейливое проклятие.

Увидев это, Алекс наконец сообщил причину резкого разворота.

Попросил Алекса поменять маршрут его старый приятель майор Мухин, следователь. Жила в вещдоках майора снайперская винтовка — опытная, со стажем, с хорошей оптикой, но уже приговоренная комиссией к списанию. Чудесно пахла ружейным маслом, благородной гарью, в специальном чехольчике лежал кусочек замши, все как у людей. Готовясь к списанию, неделю назад, объяснил Алекс, майор Мухин, косоротый, кривой, веселый, пригласил близких друзей на старый танковый полигон — отдать винтовке последние почести. Пили самогон домашнего изготовления, стреляли по пластиковым бутылкам с водой, развешанным в листве огромного тополя. Лазал на дерево юркий лейтенантик с какой-то двойной фамилией — Смирнов, а может, Суконин, то есть Смирнов-Суконин. С ветки на ветку прыгал, как белка, разносил слухи, травил старые анекдоты и давал добрые советы, странно, что Алекс промахнулся, а майор вообще не попал в парня. Понятно, бывший полигон выглядел сиротливо. Когда-то по нему гоняли танки, теперь мощные колеи заросли травой, в них стояла мутная, желтоватая от цветочной пыльцы вода. «Вольво» Алекса и «калдина» майора стояли метрах в двадцати от мангала, сквозь непрекращающуюся морось несло дымком, прохожих на полигоне в принципе не предполагалось. Тем не менее на другой день тугой на голову майор не обнаружил винтовки, запертой в багажнике. Вот жила себе в вещдоках — и вдруг ушла в другое место.

— Она же списанная.

— Но висит пока на майоре.

— Он взял ее без разрешения?

— Улавливаешь, — одобрил мою прозорливость Алекс. — И не дай бог, где-нибудь выстрелит.

— А ушла с чьей помощью?

— Вот это майор и выясняет. Пять часов на полигоне, двадцать минут — во дворе Управления, потом еще два часа возле мухинского дома, при этом в машине неотлучно находился водила, багажник на замке, а вот надо же — исчезла винтовка. Водила стопроцентно ни при чем, а Смирнов-Суконин и булку не украдет.

Алекс пустил одну из своих замечательных многообещающих улыбок и предупредил следующий вопрос. Нет, нет, ему самому такое мощное оружие тоже ни к чему. А майор начальству о происшествии пока не сообщил, ждет, когда включится на винтовке им же до того временно выключенный радиомаячок.

— И маячок включился?

— Включился, — Алекс кивнул. — И движется в сторону Алтая.

— Если известно, куда и с какой скоростью движется, почему винтовку не перехватят?

— Да она хитро движется. Сперва отлеживалась в Новосибирске, теперь выбралась на федеральную трассу М 52. На какое-то время задержалась в Усть-Семе, может, перевозчик раздумывал, не перебраться ли ему через Катунь. Нет, не стал перебираться, поехал через Чепош — там снова задержка. Затем двинулся в сторону Унзеня. И через Элекмонар — на Немал.

— Мы что? Будем ее искать?

— Да нет. Как бы понаблюдаем.

Так мы попали в «Дарьин сад».

Анар, хозяин гостиницы, понял нас с полуслова.

Собирались в Париж, даже выехали в аэропорт, а оказались на Чемале? Ясный пень, судьба. Где еще по-настоящему отдохнуть? До самой Ташанты, до монгольской границы не найдете такого места, чтобы и тихо, и река, и все удобства. Только в «Дарьином саду». Ну а дождь моросит, так его и в Париже не меньше. На узбека Анар не походил, ну более темная кожа, глаза темные. В трехкомнатном номере хозяина царил сиреневый полумрак от нежнейшего китайского фарфора, вывезенного из Золотого треугольника. Чудесный круглый стол из черного дерева, неподъемные стулья, в узком простенке — портрет принцессы Укока. Копия того же портрета — внизу, на стене бара. Недоуменно склоненная женская головка, зачесанные назад волосы, три косы, одна спускается между голых лопаток. На плече стилизованные олешки. А Анар — в защитного цвета шортах, в сандалиях на босу ногу. Два трехэтажных коттеджа, бревенчатая банька по-черному для любителей, деревянные телеграфные столбы с матовыми фонарями над вымощенной камеями набережной. Большая часть фонарей не подключена, но это в общем никому не мешает, особенно бронзовой женщине, занимающей часть бронзовой скамьи, поставленной у парапета, под которым вода, ввинчиваясь под скалу, шипит в камнях, как в чайнике.

— Катерина Калинина, — представил Анар бронзовую женщину. — Бывшая жена. Не моя. Всесоюзного старосты.