Полдень, XXI век, 2009 № 06 - [45]

Припой жидкой каплей стек с «жала» на «ножку» транзистора. Белый дым от паяльника поднимался струйкой к потолку Потапенко склонил голову и сосредоточился на схеме.

Еще до того как постучали в дверь, почтальон знал, что к нему в гости пожаловал дед Матвей. Во-первых, кроме него к Павлу никто не приходил, во-вторых, только его подбитые железными подковками яловые сапоги издавали такой громкий звук при ходьбе по доскам, которые тянулись от хозяйского дома через заросший сад к времянке.

В дверь постучали.

— Открыто, — крикнул Потапенко.

Дверь распахнулась, на пороге возникла низкая ссутулившаяся фигура старика в телогрейке с шапкой-ушанкой на голове, в серых бесформенных штанах и в яловых сапогах.

— Здорово, почтарь.

Дед Матвей зашел во времянку и закрыл за собой дверь.

— Привет, Терентьич. Проходи. Осторожно только, я вчера «Рубин» раскурочил, на проходе валяется. Перешагни.

Кряхтя, дед переступил через кинескоп, подошел к буржуйке и потрогал озябшей старческой ладонью железный бок. Взял с крышки скрученный в трубку и подпаленный конверт. Развернул, осыпая пепел на деревянный пол, подставил титульную сторону под свет, прищурился и стал читать. За его спиной Павел паял второй транзистор.

— Опять, что ли, отказали? — нарушил тишину дед Матвей.

— Ага, — просто ответил Потапенко и подул на припаянную деталь:

— Не надоело тебе им писать?

— Это последний раз.

— У них, наверное, таких, как ты, изобретателей сотни, если не тыщи. Сдается мне, они даже не читают твою писанину.

Головы, надо знать, у академиков другим заняты. Думают, как поднять урожай, как лучше трактор сделать, чтобы самолет быстрее летал, а ты к ним со своей пустяковиной. Ну посмотри, из чего ты свой холодильник лепишь — из хлама. Занялся бы лучше чем другим. Глянь, сколько вечером девок по улицам шатается. Сходи в клуб. Сегодня после кино танцы. Чего ты заперся во времянке со своими железками, как сверчок под печкой?

— Во-первых, Терентьич, это не холодильник. Сколько тебе повторять? Это установка, генерирующая низкочастотный холод. Что-то наподобие микроволновки, только наоборот.

— Какая разница?

Павел задумался: стоит ли старика посвящать в свои изыскания? И если стоит, то как популярно объяснить старику физические, химические и электрические процессы, происходящие в приборе? Он вовсе не хотел показывать установку в действии. Буквально несколько часов назад он испытал ее последнюю модернизацию. Потапенко боялся за психическое здоровье деда.

— А ты чего, Терентьич, пришел?

Потапенко положил паяльник и повернулся к деду. На стене над головой едва слышно играло радио.

— Да я вот зашел узнать, не загулял ли ты, соколик? Сегодня ночью моя старуха в сарай из дома выходила. Корова громко мычала. Евдокия подумала: «Забава» телиться начала. Слава Богу, обошлось. Шла обратно, уже в хату зашла, дверь заперла, только хотела с терраски в комнату войти, — старик засмеялся беззубым ртом, — и ты знаешь. Вот дура, — старик снял ушанку, рукой пригладил редкий седой волос на плешине, немного помолчал, качая головой, затем продолжил: — не поверишь, в обморок упала. Загромыхала ведрами, тут я проснулся. Выскакиваю, глаза только продрал. Смотрю, она на полу в ночной рубахе, телогрейку еще не сняла, в галошах лежит и не шевелится. Я, Павлуха, обомлел, — дед хлопнул себя по коленям и подался вперед, — грешным делом подумал, преставилась старая. Бегом к тебе. Колочу в дверь, а ты не слышишь. Побежал обратно в дом одеться. Я ведь в одних трусняках выскочил. Думаю, портки натяну и к Филиповне. Да, — старик замолчал. Усмехнулся, глядя в пол.

Радио «Маяк» пропикало четыре часа. Потапенко услышал едва слышный голос диктора из программы «Новостей».

— Влетаю в хату, — оживился снова старик, — а моей бабки нет.

— Наверное, в комнату зашла. Очнулась, если, ты говоришь — в обморок упала, и легла на кровать.

— Точно. Это я сейчас посмеиваюсь, когда языком чешу. Тогда, паря, было не до смеха. Да. Рассказала Евдокия потом. Говорит, черта видела. Вот дура. Говорит, с неба спускался, словно по ступеням.

Слабая улыбка блуждала на лице Макара.

— Так вот чего пришел. Где ночью шлындался? Не запил?

Напряжение и сосредоточенность сошли с лица Павла. Он натужно усмехнулся.

— Нет, не запил. Спал, наверно, крепко. Не слышал стука.

— Как такое можно не услышать, — напирал дед, — едва замки не снес, в соседнем доме у Братьевых свет зажгли. Там людей поднял, а ты не слышал.

— Ну, так, — неумело оправдывался Потапенко.

В комнате повисла тишина. Такой ответ явно не устраивал деда Матвея, а Павлу нечего было добавить к сказанному.

— Да, — протянул старик, натянул свою затертую ушанку на голову и собрался идти.

— Терентьич, а что Евдокии Ивановне привиделось? — как он ни старался, вопрос вовсе не прозвучал непринужденно.

— Так я тебе уже сказал, — старик встал и пошел к двери, — черта она видела.

Павел тоже поднялся с табурета и проследовал за Матвеем.

— И все? — Его очки блестели в темном коридоре.

Дед остановился у двери, взявшись рукой за ручку. Обернулся и пристально посмотрел на парня.

— И все.

— Ха. Привидится же, — усмехнулся Потапенко.