Полдень, XXI век, 2009 № 06 - [42]

Эта машина влечёт меня, вызывает смутную тревогу и бередит душу. Она будит во мне какие-то неясные воспоминания, но, как я ни стараюсь, я не могу выудить их из памяти…

Джонас осторожно берет меня за руку. Я вздыхаю, и мы продолжаем наш путь к рыночной площади.

Сергей Тараканов ЦЕНА ДУШИ, ИЛИ САМОИСКУШЕИИЕ ГРАЖДАНИНА АНТОНОВА

Своим дорогим коллегам посвящает автор

Юрий Сергеевич Антонов, преподаватель литературы одного провинциального вуза, поднялся к кафедре, привычным жестом поправил очки и начал лекцию о Достоевском. За последние годы огромный и неуклюжий корабль государства развернулся, наконец, на 180 градусов, утопив на повороте многих преподавателей, в основном — обществоведов. Утлая лодочка Юрия Сергеевича удержалась на плаву. Русские классики 19-го века, ранее все как один реалисты, атеисты и революционные демократы, разом, как по взмаху волшебной палочки, стали метафизиками, церковными христианами и монархистами, в крайнем случае — демократами либеральными. Вот и сейчас, вяло пережевывая сюжет «Преступления и наказания», Юрий Сергеевич остановился на близости Достоевского к Русскому Императорскому Дому (все с большой буквы), используя недавно прочитанную книгу Игоря Волгина. Надо отдать должное Юрию Сергеевичу — читал он много и с удовольствием, в отличие от своей аудитории, к этому устаревшему занятию не склонной. Девицы навострили ушки: близость к императорскому дому приятна любому русскому, будь он трижды демократ… Тут лектор вдохновился и, используя дневники писателя, обрушился на гнилой Запад за его рационализм, бездуховность и стремление к комфорту и наслаждениям.

Ругать Запад с недавних пор было признаком хорошего тона среди гуманитарной интеллигенции, особенно после соответствующей дозы алкоголя. Аудитория заскучала. Студентки филфака, ласково прозванные в городе литпутаночки за интеллектуальную недостаточность и склонность к свободной любви, о запахе Запада были другого мнения и явно предпочитали комфорт и наслаждения. Затем Юрий Сергеевич провел параллель между Фаустом, продавшим душу дьяволу и, тем не менее, не попавшим в ад за свои грехи, и Раскольниковым, искупающим добровольно одно преступление. Еще раз обругав Запад за снисходительное отношение к греху, он закончил лекцию, попрощался и отправился домой.

По дороге домой доцент задумался. Он, как и многие другие, легко сменил вероисповедание, в чем были свои плюсы и минусы. С одной стороны, на партсобрании все сидели, а в церкви приходилось стоять. Кроме того, будучи человеком полусвободной профессии, он любил поспать по воскресеньям, а служба начиналась рано. Но были и плюсы. Уже не ловил за пуговицу секретарь парторганизации с вопросом: «Почему ты не был на последнем собрании», а сзади какой-нибудь остряк добавлял: «А он не знал, что оно последнее»… Умный молодой батюшка охотно привечал «новых русских», искупавших деньгами свои многочисленные грехи, благосклонно относился к интеллигенции, с которой можно поговорить на умные темы. Сомнительных посетителей он умело разгонял, показывая в краткой беседе их моральную неготовность принять святое крещение. После краткого разговора будущий христианин уходил очищать свою душу и обычно больше не показывался. Других разгоняла «старая гвардия» — храмовые старушки, которые то и дело обрушивались с негодованием то на девицу в брюках, то на женщину без платка. Словом, в церкви стояла тишь и гладь, и даже немного благодати, ходил же новообращенный на службу, как раньше на партсобрание — один раз в два месяца, с удовольствием ощущая себя православным. Но все-таки сколько стоит бессмертная душа и почему его до сих пор никто не искушал? Юрий Сергеевич вспомнил Флобера — как искушали святого Антония. А его, Антонова, почему не искушают? Даже обидно. Кто он такой? Очки, лысина, брюшко, букет традиционных болезней. А в каких ярких, интересных грехах можно прожить оставшуюся жизнь! «Огненные грезы Люцифера, там блуждают стройные блудницы», — вспомнились строчки любимого Гумилева. Надо сказать, что от уличных блудниц при одном их виде Юрий Сергеевич спасался бегством, телевизионные вызывали только скуку и омерзение, но о них хорошо мечталось, особенно на рассвете. Идея продать свою душу нравилась ему все больше и больше: вероятно, сидевший на левом плече чертик ее все время повторял. Придя домой и пообедав в одиночестве (жена Юрия Сергеевича была в доме отдыха, дети давно выросли и разъехались), он сел за стол и принялся составлять условия продажи своей души. Будучи человеком не жадным, он легко остановился на сумме в миллион евро. Далее коттедж в Петербурге и вилла на Канарах. Как носитель великой русской духовности он отказался от Парижа и других порочных столиц, но косточки грешные можно и погреть… Из средств передвижения — «мерседес-бенц». Вечная молодость? Как умный человек, он понимал, что никакого бессмертия ему никто не предложит, но вторая молодость лет на двадцать — двадцать пять тоже очень хорошо. Напоследок Юрий Сергеевич занялся составлением себе гарема. Последнее оказалось необычайно увлекательным занятием, и наш герой долго обдумывал национальность и качества нужных ему красавиц, даже напевая что-то пошлое, вроде «моя мулатка почти как шоколадка»… Составив список, он оделся и отправился по книжным магазинам, благо литература по магии черной, серой и белой наличествовала в избытке. Купив Папюса и Алистера Кроули — с обложки книги последнего глянуло явно бесовское лицо, — он пошел домой. По дороге зашел на факультет и взял в одной аудитории кусочек мела. Без пяти двенадцать он надел черный костюм, сунул в карман флакон с одеколоном и встал посередине комнаты. Помня Вия, он обвел мелом вокруг себя черту, а потом начертил еще две. Затем, развернув книгу, стал читать зловещие слова, которые мы повторять не будем. Сейчас заклубится туман, сверкнут молнии, и появится вызываемая фигура. Но, увы, ничего не произошло. «Бог любит троицу», — вспомнил он друга-приятеля с кафедры философии, наливавшего так обычно третью стопку. Может, и черт тоже троицу любит, решил он, намереваясь завтра ночью повторить обряд. Но повторять не пришлось… На другой день после обеда Юрий Сергеевич запаковался в плед, намереваясь сладко подремать, как вдруг загорелся экран выключенного телевизора, и на нем показалась симпатичная чертовка. Одета она была официально и строго: белая рубашка, черный галстук. На хвосте большой красный бант.