Полдень, XXI век, 2009 № 06 - [23]

Часовой все считал.

Литвиненко поставил галочку и пошел прочь, не дожидаясь, пока тот закончит.

Очутившись в лазарете, он удрученно пощупал койки — самые обыкновенные полки, плацкартный вагон.

— Где же медикаменты? — полковник вопросительно посмотрел на Жулева.

Тот осторожно кашлянул:

— Так товарищ полковник… вы не дождались. В лаборатории сейф стоит. Нужно вернуться…

Литвиненко махнул рукой:

— Пускай стоит с миром.

Жулев и Жамов переглянулись.

«Пропал сейф», — подумал полковник.

— И то верно, — затараторил Жамов, спеша закрепить победу. — У нас же не больница. Помрут, как миленькие…

— Вас никто не спрашивал, — негромко сказал Литвиненко, и солдат осекся. Он вдруг понял, что этим вот самым тоном, давным-давно, полковник мог отправить провинившегося к стенке. И хотя расстрелы были отменены, ибо кадры ценились на вес золота, тон пробирал до печенок. И что значит — отменены? Третьего дня комендант шлепнул двоих, и никто не пикнул…

Полковник же постановил для себя не баловать лазарет посещениями. На то ему обещаны в усиление два дипломированных эвтанолога. Ситуация такова, что в Последний Путь не только провожают, но и отправляют — конечно, по желанию заявителя. И желающих будет не так уж мало, не очень-то хочется подыхать в одиночестве, под забором, когда можно цивилизованно, чужими руками, в атмосфере участия.

— Товарищ полковник, — Жамов испытывал потребность замять сказанное. — А вы через Ярославль поедете или в объезд?

— А что в Ярославле? — отозвался тот, щупая обивку и думая о чем-то своем.

— Так сообщали, что нанесли удар, — напомнил Жамов. — Едреный.

— Кто нанес удар? — проскрипел полковник, продолжая свое занятие.

— Кто ж его знает. Говорят, единичный. Кто-то нанес.

— Да никто не наносил, — вмешался Жулев. — Что ты мелешь? Ребята надыбали бомбу, долбанули по дурости. Кому и на что твой Ярославль сдался?

— В Ярославль не поедем, — коротко ответил Литвиненко. — Стороной пройдем. Да это без разницы…

Жулев продолжал наседать на Жамова:

— Там-то как раз можно жить! Бомбой, небось, всю заразу повычистило, как хлоркой!

Тот пренебрежительно скривился:

— Да нет никакой заразы, остынь…

— Ага, нет! Отчего же дохнут?

— Оттого, что незачем дальше жить и нечем…

— Ну так и подыхай тогда сам, тебе-то уж точно незачем…

— Зато есть чем, — гоготнул Жамов и почему-то подтянул провисающие портки.

— Седьмой вагон, санобработка, — оборвал дискуссию Литвиненко.

4

«Кто комплектовал состав? — раздраженно подумал полковник, выходя в очередной тамбур. — Этих идиотов надобно судить за саботаж. Ресторан, потом лазарет, потом пункт санобработки».

Он успел утомиться. Он и в начале инспекции не горел желанием пересчитывать мешки и бутылки, зная, что добрая половина движимого и недвижимого украдена — начнется разбирательство, его втянут, по его наводкам постреляют первых попавшихся… Душа у Литвиненко давно уж сделалась заскорузлой, но все-таки ему было противно, неприятно в этом участвовать.

Полковник прошел по седьмому вагону, не задерживаясь, лишь мельком отмечая, что кое-что осталось. Солдаты озабоченно топотали, подлаживаясь под черепашью скорость старика.

Литвиненко же вспоминал: молодой, серьезный, суровый по военной необходимости, в хирургическом халате с тесемками на спине, он идет по составу, кивая свежим инвалидам, и за ним поспешает сестричка. Пахнет паровозной гарью, ковылем, кровью, гангреной, карболкой; вагоны гудят от стонов, сочащихся сквозь зубы; играет гармонь: впереди — русская, позади — губная немецкая. «На всю оставшуюся жизнь… нам хватит подвигов и славы…» У молодого Литвиненко даже нет при себе оружия. Ему положено, но он не носит. Он не за этим здесь. Но когда налетает вражеская авиация, он, выгоняя под откос персонал и оставаясь с ранеными, палит по «мессершмитам» из «токаря», высовывается в вагонное окно…

В восьмом вагоне был еще один холодильник — он, собственно, и был вагоном, этот холодильник, или холодильником вагон, как угодно. В нем хранили провизию. Сложили все без разбора, как требующее низких температур, так и способное без них обойтись.

— Минуточку, товарищ полковник, — Жулев обогнал Литвиненко. — Тут у нас каверза.

Они задержались в тамбуре. Жулев полез в карман штанов, вынул ключ; то же самое сделал Жамов. За ключами последовали конверты, оба вскрыли их одновременно.

— Зяблик, — прочел Жулев.

— Зяблик, — утвердительно кивнул Жамов.

Они сравнили напечатанное на вложенных карточках, слова совпадали, зяблик и там, и там.

— Это коды на каждый день, — пояснил Жулев полковнику. — Их в полночь меняют.

Отомкнули щиток ключами, синхронно их вставив. Открылись две рукояти; Жулев оттянул левую, Жамов — правую.

— Путь свободен, — хором, но вразнобой объявили бойцы.

— Иначе что?.. — пасмурно заинтересовался полковник.

— А иначе нас бы расколошматило в клочья. И попалило бы. Тут скрытые лазеры и пулеметы. Это же, можно сказать, сердце поезда, — значительно пояснил Жамов.

— Намедни один полез, так потом полдня оттирали, — добавил Жулев.

Сердце поезда было простукано и прослушано; опытный Литвиненко заметил, что моторчик поизносился. Сердечные болезни — извечный бич, тут лазером не обойтись.