Полдень, XXI век, 2003 № 05-06 - [3]

— Мерзкая картина, выброси ее, — сказала Пина. Она сварила кофе. Кофе у нее всегда получался горький. Не просто горький — наигорчайший. И сколько сахара ни клади — сладости почувствовать невозможно. Но все же ЗАГРЕЙ пил ее кофе. Морщился, но пил. Другого не было.

— А мне нравится, — сказал ЗАГРЕЙ, разглядывая картину. — К тому же Вин ее скоро заберет.

— Этот придурок в белом похож на моего супруга, — фыркнула Пина.

Он смотрел на Пину и думал, любит ли он ее? Но никак не мог определить, что понимать под словом «любить». Что-то не складывалось. Он любил и не любил. Хотел, чтобы она немедленно убралась из его комнатушки, и страстно мечтал, чтобы осталась. Глядя на Пину, он думал всегда только о себе. Потому что думать о ней было невозможно. Он не знал, как она относится к нему. Он даже не надеялся, что он ей нравится. Много раз он пытался спросить, но слова застревали в горле. Не надо спрашивать — пусть все будет, как есть. Она приходит и остается. Потом уходит. Каждый существует отдельно от другого. Нельзя зависеть от другого… Он вспомнил куклу в колодце двора, захотелось вернуться и бросить ей хлеба. Но ЗАГРЕЙ остался сидеть.

И вдруг сказал, сам не зная зачем:

— Ты не любишь мужа.

— А за что мне его любить? — тут же вспылила она. Он заметил, что в последние дни она не может разговаривать ровно, все время кричит, все время на взводе. Значит, скоро исчезнет. А ему опять ждать. — Он украл и изнасиловал меня. А потом сделал своей женой. Надо же, какая милость! За нее мне с ним никогда не расплатиться! Даже если я буду изменять ему с каждым встречным.

Знал, что не надо было спрашивать! Оказывается, он — первый встречный. И только.

— Почему ты сюда возвращаешься? Из-за плодов граната, да?

— При чем тут гранат? Все это вымысел — на счет таинственной пищи, сожрешь и не можешь уйти. Какая чушь! Сбежать всегда можно, если знать дорогу. Все проще: там я никому не нужна. — Она ела гранаты и разбрасывала косточки. Даже в кровати ЗАГРЕЙ их постоянно находил. Уходя, она всегда оставляет несколько гранатов на столе. ЗАГРЕЙ их съест. Она вернется и будет искать. Она запрещает ему есть гранаты. Но всегда их оставляет. Чтобы было, за что его ругать.

— А твоя мать? — он задавал вопросы без интереса. Ему не было никакого дела до ее матери.

— Ха-ха! Ну конечно, любящая мамочка! Она радуется моему появлению два дня, от силы три. А потом забывает, что я вообще есть на свете. У нее дела. Куча важных дел. Там у них всегда дела. Я когда-нибудь сойду с ума от их дел. И чего они суетятся, если все равно будут здесь? Так что, когда мне становится совсем тошно, я возвращаюсь. Позволяю супругу разок меня трахнуть, а потом иду к тебе.

Он ей не верил. ЗАГРЕЙ никогда ей не верил. Она врала и даже не находила нужным это скрывать. А может быть, она говорила правду? Впрочем, ЗАГРЕЮ было все равно, говорит она правду или врет.

— Иногда он пытается меня выследить, надевает свой дурацкий золотой шлем, который делает его невидимкой, и крадется следом. — Пина засмеялась. Нехороший, ядовитый смех — она всегда так смеялась. — Вся его сила в этом дурацком шлеме. Даже когда меня насиловал, он надел шлем. И теперь, исполняя супружеские обязанности, напяливает шлем. Иначе не может. Ничего не может делать без шлема.

Она сделала многозначительную паузу, ЗАГРЕЙ тоже молчал. Она только что выдала ему тайну Дита и хотела, чтобы он что-то ответил: обрадовался или, напротив, заверил, что знать про золотой шлем ему совершенно ни к чему. Но ЗАГРЕЙ ничего не сказал. Просто потому что не знал — нужна ему тайна Дита или нет.

— Ты не собираешься на ту сторону? — спросил он.

— Нет.

— Но вроде пора.

— Еще рано. Рано!

Конечно, лгала. ЗАГРЕЙ чувствовал, когда она должна уйти. Им вдруг тесно становилось друг подле друга. Но если ЗАГРЕЙ спрашивал, не пора ли ей в прежний мир, она непременно отвечала «нет». А на следующий день исчезала и отсутствовала долгие месяцы. Только она и Танат покидали этот мир.

Пина уселась на кровать, закурила. Ее тело было загорелым, бронзовым, блестящим, и ягодицы, и грудь — ни единого белого пятна.

— Что ты делаешь на той стороне? — спросил он.

— Работаю в лупанарии. Что же еще там можно делать? Весь тот мир — один большой публичный дом.

— Прихвати с собой хароновых монет. Тебе перевозчик не посмеет отказать.

— Какой ты умный! — воскликнула она с издевкой. — Я всегда беру монеты, но мне всегда хватает лишь на три дня.

— Значит, тебе нравится работать в лупанарии, — не то чтобы ЗАГРЕЙ хотел уличить ее во лжи, его раздражало, что она считает его глупцом.

— Да нравится. Нравится! Ты против? Или будешь бить меня, как Дит?

— Нет. Разве я имею право тебе приказывать?

— А хотел бы? — она прищурилась. Ждала ответа. Сказать «нет», как и сказать «да» — равносильно проигрышу. Ни «да», ни «нет» ей не понравятся — это точно.

— Я хочу пойти с тобой в тот мир и быть там твоим возлюбленным.

Она коротко рассмеялась.

— Так и знала, что скажешь какую-нибудь глупость. Но мне нравятся твои глупости.

— Можно я тебя провожу?

— Проводи. Мне не жалко. Когда ты идешь сзади, мне кажется, что я гуляю с собакой. Не с Цербером, а с обычной собакой, какие есть в том мире. Я бы хотела собаку. Собаки — верные. В отличие от людей.