Полчасика для Сократа - [11]

а) тяжесть в желудке,

б) нарушение координации,

в) головокружение,

г) сонливость,

д) утомляемость.

Меня удивило, что среди реакций на лекарство от головной боли нет головной боли.

Когда я вернулся к продавцу, прибор как раз пищал. Продавец, мокрый от пота, был в одной рубашке. Ему помогала коллега, которая смотрела в инструкцию и зачитывала отдельные указания. Читала она с выражением.

— Ты не пропустил пункт 12б, — отчитывала она коллегу.

— Ерунда какая-то, — ворчал продавец, склонившись над агрегатом, который должен был что-то облегчить и упростить.

Уходя, я услышал, как эти двое начали ссориться.

Я возвращался домой умиротворенный, даже немного сонный (побочная реакция г) и подумал, что может начаться незначительное головокружение (реакция в). Но меня это ничуть не беспокоило.

Чем дальше удалялся я от прибора, тем спокойнее и счастливее я становился.

По дороге я придумал, как должно выглядеть правильное руководство по эксплуатации:

1) выключите прибор,

2) выньте штепсель из розетки,

3) извлеките батарейки из аппарата,

4) инструкцию порвите и выбросьте,

5) не думайте о потраченных деньгах,

6) прилягте и почитайте,

7) тем самым вы сэкономите массу времени, нервов и энергии.

Тактика

Я смотрел новости о событиях на Балканах, когда зазвонил телефон. Это был Нивлт. Он звонил из Праги. Я спросил, не надо ли мне перезвонить. Он ответил, что в этом нет необходимости, так как он теперь работает в аппарате правительства, откуда может звонить сколько захочет. Новость о госслужбе меня заинтриговала. Я поинтересовался, чем он занимается.

— Я работаю в отделе отдельных задач, — несколько загадочно сообщил Нивлт.

— А что это за задачи?

— Задачи по отдельным мерам, — сказал он, — продемонстрировав, что овладел формулировками чешского правительства настолько, что вполне бы мог быть его пресс-секретарем. Я подумал, что он сможет объяснить мне поведение своего начальства, и спросил, почему они не захотели помочь союзникам и отправить в Македонию хотя бы госпиталь.

— Непонятно, почему такая помощь была возможна в Кувейте, когда Чехия еще не была членом Атлантического союза, и невозможна сейчас, когда она туда вступила, — сказал я.

— Кувейт не Македония, — парировал Нивлт, проявив не только знание географии, но и блестящее владение языком чешской дипломатии.

Я ничего не понял, и он взялся рассказать мне, как старому знакомому, кое-что, что должно остаться между нами.

— В Кувейте мы помогли потому, что еще не были в НАТО. В этом заключалась наша тактика.

— До меня никак не доходит, — сказал я.

Нивлт дал мне понять, что моя продолжительная жизнь за границей привела к тому, что я утратил способность рассуждать по-нашенски, по-чешски.

— Нельзя смотреть на ситуацию наивными западными глазами, ты должен воспринимать ее как чех. А еще как славянин.

— Почему как славянин? — удивился я.

Нивлт тяжело вздохнул. И на меня посыпались вопросы. Я что, совсем забыл о своих славянских корнях? Я настолько переродился, что не помню об освобождении братской армией? Или у меня уже стерлись из памяти вдохновенные строки чешских поэтов от Челаковского до большинства членов бывшего Союза писателей? Я уже пал так низко, что мне ни о чем не говорят сказки, которые мы мальчонками с замиранием сердца слушали перед сном в своих кроватках? И я и впрямь забыл героев нашего детства Чурилу Пленковича, Илью Муромца, Душана Сильного? Все эти предания, мифы и легенды, которых, естественно, не понимают западные примитивы, но которыми, по счастью, буквально вскормлены и нынешние ведущие чешские политики?

Я заметил, что с каждым последующим вопросом голос у Нивлта наполнялся тем неподдельным умилением, которое отличает только с виду суровую, а в душе нежную и кроткую славянскую натуру. В какой-то момент я испугался, что Нивлт и вправду расплачется, а после, как доподлинный славянин, будет стыдиться, что не сдержался.

Но я забыл старую истину, что трепетного славянина ни при каких обстоятельствах негоже уязвлять бесчувственными, холодными аргументами, и в неподходящий момент прервал его душевный подъем пустячным замечанием:

— Я не понимаю, почему Чехия вступила в альянс, если не желает никак помогать своим союзникам.

Реакция на мое необдуманное поведение была молниеносной. Нивлт вмиг сменил тон. Куда-то подевалось умиление. Откуда ни возьмись явился неистовый славянский темперамент. Троекратно ударил Нивлт трубкой о стол дубовый, да так, что я отлетел от телефона. И тогда он в гневе праведном и с силой богатырскою как плюнул — да по межгороду. А потом засвистел, как Соловей-разбойник. Да так, что трубка задрожала. Да вскричал так, как умеют только наши добры молодцы, к чьим ногам скучающие капиталистку в западных кабаре падают сразу после первых тактов казачка.

Это был славный крик. Державный. О братстве. О малых, маленьких, малюсеньких, малипусеньких и совершенно беззащитных славянских народах и народцах. О верности нашим братьям, братцам и братишкам. И о властном, полицейском и агрессивном Западе.

Не скрою, что я, старый перерожденец, в эту минуту восхищался его благородным негодованием.

Когда же он немного остыл, то наконец-то поведал мне тайну о состоянии дел. Чехи-де никогда не повернут оружие против своих славянских братьев, с которыми их связывает многолетняя дружба со времен Варшавского договора.