Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди - [21]

…Вас в этой хате двадцать четыре человека, а тех, что выслеживают каждый ваш шаг, тех, что и во сне молят бога о ниспослании шайки бандитов на Забродинский и Осиновские хутора, — сколько их?!

Он замолчал, остановив похолодевший взгляд на притихших людях.

— Что же считать-то!.. Не на кулачки же нам с ними биться… Оружие нужно, — сказал Филипп Бирюков и рывком отбросил свой рассыпающийся чуб.

— Сколько же вам для самообороны нужно оружия? — спросил Кудрявцев, глядя на Филиппа.

— А по числу рук, что с пользой для дела возьмут винтовку и выронят ее только по случаю погибели своей, — ответил Андрей Зыков.

— В таком случае, может, не так уж много винтовок и надо, — со вздохом заметил Ванька.

Но Андрей тут же одернул его, попытался смягчить сказанное:

— К чему, Иван, заранее обижать людей? Дело покажет…

— Согласен! — кивнул головой Кудрявцев и надолго задержал свой повеселевший взгляд на Зыкове, которого давно знал и по-свойски называл дядей Андреем.

— Пусть винтовок на всех не хватит, но важно, чтобы они попали в горячие руки. Это так важно сейчас, дорогие товарищи! — и Кудрявцев начал говорить об одной задаче, самой важной для всех, кто здесь собрался. — Кулаки хотят уморить голодом рабочих Питера, Москвы и других городов страны. Голодом хотят уморить опору советской власти, а стало быть, и самую советскую власть. Правительство, Ленин требуют, чтобы мы вступили с кулаками в смертельную драку за хлеб!.. Мы знаем, что хлеб в ямах. Без нашей помощи его не сыскать. Значит, и от нас, тех, кто собрался в этой хате, зависит, чей будет верх, кому жить и кому умереть!.. Может, думаете, что говорю громкие слова?!

Хвиной стоял рядом с Наумом, хозяином хаты, около той самой двери, что вела в стряпку. Лицо его в негустой взвихренной бородке выражало крайнее напряжение, хотя он понимал все, о чем говорил Иван Николаевич. Больше того, слова Кудрявцева еще прочнее привязывали все его мысли к хутору, к его жизни. Когда до слуха Хвиноя долетали слова о помощи продтройкам, он вспомнил сентябрь минувшей осени… Надо было срочно выполнить план по реквизиции скота, и вдруг выяснилось, что у Аполлона, Матвея и Федора Ковалева стало вдвое меньше быков и коров. Больших усилий стоило найти этот скот в других хуторах, куда ночами его отправили на попечение «надежных» людей… Когда же Кудрявцев говорил о том, что и от собравшихся в этой хате зависит, чей будет верх — кому жить, а кому помереть, — Хвиной мгновенной вспышкой воображения легко представил себе, что кулаки хутора оравой набросились на него и со словами: «Вот он, устроитель советского порядка!» — стали его душить… Картина была так ощутимо ясна, что Хвиной даже плечом дернул, будто отбиваясь от наседавших на него кулаков… С дерзким озлоблением взглянул он на кума Андрея, готовый крикнуть ему: «Что ж ты не помогаешь? Ждешь, пока в клочья изорвут?!»

Кудрявцев своей речью заставил Хвиноя на мгновение забыть, что он в хате у Наума Резцова. Но Кудрявцев же и вернул его к действительности.

Вытирая побелевший лоб, Иван Николаевич достал из нагрудного кармана гимнастерки вчетверо сложенный листок бумаги и снова заговорил:

— Каждый не отнятый у кулака пуд хлеба отнимает жизнь у защитника революции и советского государства. Каждый вовремя доставленный пуд хлеба спасает жизнь преданного нам человека-товарища, укрепляет дорогую нам советскую власть! Товарищ Бирюков, — обратился он к Филиппу, — сколько у вас в общественных амбарах реквизированного хлеба, готового к отправке?

— На вот, записано, — сказал Ванька, выхватив из-за голенища записную книжку и протягивая ее своему председателю совета.

— Можно подумать, что этот хлеб нам легко дался, — усмехнулся Филипп и отстранил Ванькину руку. — Да ты хоть ночью разбуди меня и спроси — без запинки отвечу… — И стал называть цифры: — В забродинском амбаре семьсот пятьдесят пудов…

— А должно быть на пятнадцатое декабря тысяча пудов, — прочитал по своей записке Сергеев. Он все время сидел за столом, как-то сильно откинувшись назад и вобрав голову в плечи, будто весь хотел уйти в свой полурасстегнутый полушубок. — Может быть, многовато запланировали? Может, скидку надо дать? — спросил он, почесывая лысину.

Федор Евсеев с хитроватой усмешкой заметил:

— Скидка — она каждому спокон веков нравилась. Проси скидки…

— А что ж, если возможно…

— Со скидкой-то полегче будет, — послышались негромкие голоса.

— Нам кулацкого хлеба не жалко, да и отбираем мы его для такого дела, что разговаривать о скидках не приходится, — не скрывая своего недовольства, сказал Андрей Зыков.

— Не будем рубить дерева, на каком сами сидим, — в поддержку Андрею проговорил Филипп и продолжил: — В верхне-осиновском амбаре восемьсот шестьдесят пудов. В нижне-осиновском — девятьсот сорок пудов.

Сергеев, поймав на себе удивленный взгляд Кудрявцева, посмеиваясь и чуть шепелявя, быстро заговорил:

— Иван Николаевич, подумайте, а ведь по этим двум хуторам они даже превысили цифру задания! Молодцы! Какие, право, молодцы!.. С такими гору перевернешь!.. Я-то хотел проверить их твердость, — продолжал посмеиваться Сергеев. — А они мне по существу…