Поль и Виргиния. Индийская хижина - [24]

С т а р и к

О друг мой! У греков и римлян, даже во времена упадка, сильные мира сего питали уважение к добродетели; у нас же было множество знаменитых людей всякого рода, вышедших из народных слоев, однако я не знаю ни одного, кто был бы усыновлен каким-нибудь знатным семейством. Если бы не наши короли, добродетель была бы навеки осуждена во Франции на низкое положение. Как я вам говорил уже, они иногда воздают ей почести, когда замечают ее; но ныне отличия, предназначаемые ей, достаются лишь За деньги.

П о л ь

Ежели нет такого вельможи, я постараюсь угодить целому сословию. Я проникнусь совершенно его духом и убеждениями. Я заставлю полюбить себя.

С т а р и к

Вы поступите, следовательно, как другие люди: вы откажетесь от собственной совести, чтобы добиться состояния.

П о л ь

О нет! Я всегда буду искать лишь правды.

С т а р и к

Вместо того чтобы заставить себя полюбить, вы, пожалуй, заставите лишь ненавидеть себя. Кроме того, сословия мало интересуются открытием истины. Всякое мнение безразлично честолюбцам, лишь бы добиться власти.

П о л ь

Как я несчастен! Всё против меня! Я осужден проводить жизнь в безвестной работе, вдали от Виргинии.

Он глубоко вздохнул.

С т а р и к

Да будет господь вашим единственным покровителем и род человеческий — вашим сословием. Будьте неизменно верны обоим. У семьи, сословий, народов, королей есть свои предрассудки и страсти; служить им нужно часто пороками. Бог и род человеческий требуют от нас лишь добродетели. Но почему хотите вы отличаться от остальных людей? Это — неестественное чувство, ибо, если бы оно было у каждого, он стал бы враждовать со своим соседом. Довольствуйтесь исполнением долга в том состоянии, какое определило вам провидение; благословляйте судьбу свою, которая позволяет вам иметь независимую совесть и не принуждает вас, как сильных мира сего, полагать счастие свое в суждениях мелких людей и, подобно мелким людям, пресмыкаться перед сильными ради возможности существовать. Вы находитесь в стране и в условиях, где вам для существования не нужно ни обманывать, ни льстить, ни унижаться, как это делает большинство из тех людей, которые добиваются положения в Европе; где ваше положение не мешает добродетели, где вы можете безнаказанно быть добрым, правдивым, искренним, просвещенным, сдержанным, целомудренным, снисходительным, благочестивым и где ни один соблазнитель не осквернит вашей мудрости, которая еще только расцветает. Небо дало вам свободу, здоровье, чистую совесть и друзей; короли, к милости которых вы стремитесь, не так счастливы.

П о л ь

Ах, мне недостает Виргинии! Без нее я лишен всего; с ней у меня будет все. Она одна — моя слава, знатность, богатство. Но раз ее родственница непременно желает дать ей в мужья человека с громким именем, а науки и книги делают людей учеными и знатными, — я стану учиться. Я приобрету знания; я буду с пользой служить родине моими знаниями, не вредя никому и ни от кого не завися; я сделаюсь знаменитым и славой буду обязан лишь себе.

С т а р и к

Сын мой! Таланты встречаются еще реже, нежели знатность и богатство; без сомнения, они — величайшее благо, ибо ничто не может отнять их, и они доставляют нам повсюду общественное уважение. Но они дорого стоят. Они приобретаются лишь всевозможными лишениями, утонченной чувствительностью, делающей нас внутренне несчастными, а во внешней жизни их сопровождают преследования современников. Штатский не завидует во Франции славе военного, военный — славе моряка, но всякий притязает на ум. Вы говорите, что будете служить людям? Но тот, кто выращивает лишний сноп хлеба на каком-нибудь клочке земли, оказывает им бо́льшую услугу, нежели тот, кто дает им книгу.

П о л ь

О! Та, что посадила здесь дынное дерево, сделала жителям этих лесов более полезный и приятный подарок, чем если бы она подарила им библиотеку!

Тут он обвил руками это дерево и порывисто поцеловал его.

С т а р и к

Лучшая из книг, которая проповедует равенство, любовь, смирение и согласие — Евангелие, — в течение целых веков возбуждала европейцев к распрям. Сколько жестокостей, общественных и частных, совершается до сих пор еще на земле во имя нее! После этого кто может надеяться быть полезным людям книгой? Вспомните участь большинства философов, которые проповедывали им мудрость. Гомер, облекший ее в столь прекрасные стихи, просил милостыню всю свою жизнь. Сократ, дававший афинянам столь хорошие уроки своими речами и образом жизни, был отравлен по приговору их суда. Знаменитый ученик его, Платон, был обращен в рабство по приказанию того самого государя, который покровительствовал, ему; а раньше них Пифагор, который простирал свою гуманность даже на животных, был сожжен кротонцами заживо. Да что говорить! Даже большинство этих великих имен дошло до нас обезображенными следами язвительных насмешек, ибо человеческая неблагодарность любит по ним узнавать их; и если чья-нибудь слава дошла до нас чистой и неприкосновенной, это объясняется лишь тем, что носители ее жили вдали от своих современников: они подобны тем статуям, которые неповрежденными извлекаются из полей Греции и Рима и которые избегли ярости варваров благодаря тому, что были погребены в земле.