Покуда я тебя не обрету - [327]

Любимый папин пасхальный гимн – «Христос Господь воскрес сегодня» – с точки зрения Джека располагался вверх ногами; но Уильям, сев на унитаз, легко его читал. Джек потому и понял, что это тот самый гимн – ноты перевернуты, и слов нет; он хорошо помнил, кто сделал отцу эту татуировку – сам лично Билл из Абердина. Как и сказала Хетер, она перекрывалась другой, где были выведены ноты вальтеровской «Wachet auf, ruft uns die Stimme»; первые ноты располагались там, где полагалось быть хору.

Отец нажал на кнопку на пульте дистанционного управления и опустил изголовье койки; кровать стала плоской, он забрался на нее и стал прыгать, как мартышка. Джек едва разбирал теперь его татуировки – какая из партитур в районе почек принадлежит перу Генделя (а татуировка – руке Татуоле; «очередная рождественская музыка», некогда сказал тот презрительно)? Все-таки Джек сумел разобрать слова «Ибо у нас родился сын», значит, это хор из «Мессии», а рядом, стало быть, ноты токкаты Видора.

Уильям все прыгал и прыгал, тем труднее было найти у него на спине затерянный в океане музыки корабль Герберта Гофмана. А вот еще работа Татуоле, на правом плече, нотный стан развевается, словно флаг на ветру; в самом деле, Бах, только не «Рождественская оратория» и не «Канонические вариации», как думала мама, а хорал «Der Tag, der ist so freudenreich» (Джек был горд собой – выученный в Эксетере немецкий улучшается с каждой минутой, особенно благодаря отцовским прыжкам).

Джек заметил и Пахельбеля, но не смог прочитать название вещи, а также изделие от Тео Радемакера в виде серпа над папиным копчиком, «Wir glauben all' an einen Gott» Самуэля Шайдта.

В баховском «Jesu, meine Freude», полученном от Тату-Петера в Амстердаме, и в самом деле не хватало слова «Largo», как и говорила Хетер. Ноты Бальбастра и правда чуть-чуть наезжали на Баха; работа относительно свежая, Джек не смог определить руку художника.

Джек почти ни слова не знал по-французски, оттого спасовал перед названием вещи Дюпре «Trois preludes et fugues pour orgue»;[28] с Мессианом, который отрядил на папино тело свою «Dieu parmi nous» (в комплекте с римской цифрой IX), вышло получше – кажется, это значит что-то вроде «Бог среди нас».

– У меня есть сын! – голосил отец на весь Кильхберг, прыгая на кровати. – Спасибо тебе, Господи, – у меня есть сын!

– Пап, осторожнее!

– Папкин! – поправил Уильям Джека.

– Папкин, осторожнее, пожалуйста!

Этак голова заболит, расшифровывать татуировки на теле прыгающего человека. Джек пытался найти работу Сами Сало, которую тот якобы выполнил у Уильяма на заднице, а равно «работу» мясника Тронда Хальворсена, который Уильяма заразил, но отчаялся – им еще в ресторан идти, лучше, чтобы его не тошнило.

– Джек, ты знаешь, что значит слово «токката»?

– Нет, папкин, не знаю.

– Оно буквально значит «прикосновение», а от музыканта требуется не жать на клавиши, а ударять по ним пальцами, словно молоточком, – объяснил отец, не переставая прыгать. Ни намека на одышку. Психиатрической пользы от джоггинга в Кильхберге, подумал Джек, нет никакой, что бы там ни говорил доктор Хорват, зато физическая форма пациента, несомненно, улучшается.

«Мелодия для трубы» Стэнли и правда располагалась у Уильяма над правым легким – своего рода хвастовство (чтобы играть на трубе, нужны хорошие легкие). И, конечно, знаменитые слова Алена, по-французски и по-английски, сверкали у отца на ягодицах – впрочем, прочесть толком их Джеку не удалось, Уильям не застывал ни на секунду.

– Папкин, нам пора одеваться на ужин!

– Если я остановлюсь, мой дорогой малыш, мне станет холодно. А это нам ни к чему! – закричал отец.

Профессор Риттер и его команда, несомненно, подслушивали за дверью и, судя по всему, узнали эти слова (не в первый раз). В дверь резко постучали, наверное, это доктор Хорват.

– Уильям, кажется, нам стоит войти! – раздался голос профессора Риттера, интонация решительно не вопросительная.

– Vielleicht! («Может быть!») – заорал в ответ Уильям и спрыгнул с кровати. Повернувшись лицом к Джеку, отец встал на четвереньки и задрал задницу вверх – с тем, чтобы, войдя, профессор Риттер и его команда могли прочесть на ней, что «разум бессилен идти вперед, лишь вера, как прежде, несется ввысь».

– Уильям, должен признаться, я немного разочарован, – сказал профессор Риттер.

– Всего лишь немного? – спросил Джеков отец, выпрямился и повернулся к вошедшим лицом.

– Уильям, это неподходящая одежда для «Кроненхалле»! – погрозил ему пальцем доктор Хорват.

– Я не собираюсь ужинать с голым человеком – по крайней мере на людях! – провозгласила доктор фон Pop и тут же пожалела о своих словах, как понял Джек. – Es tut mir leid, – добавила она немедленно.

Коллеги и профессор Риттер в ужасе посмотрели на нее.

– Я же сказала, что прошу прощения! – сказала она начальственным тоном.

– Кажется, я слышал слово «голый», – сказал Уильям, хитро улыбаясь Джеку. – И они еще смеют попрекать меня «пусковыми механизмами»!

– Я уже извинилась, Уильям, – продолжила доктор фон Pop.

– А, ерунда, – не сказал, а сплюнул в раздражении Уильям; Джек заметил, как отец вздрогнул – первый знак, что ему холодно. – Просто я столько раз говорил вам, что я не голый! Вы прекрасно знаете, что я воспринимаю это иначе!