Покуда я тебя не обрету - [130]

Это что же получается – сначала Алиса установила между ними дистанцию, а теперь хочет, чтобы она исчезла! Джек же не желал иметь с матерью ничего общего. Дело не в лесбиянстве – Джек давно изжил свое былое к нему отвращение, как и Эмма. Они с Эммой даже гордились теперь, что их матери до сих пор вместе – за эти годы разбилось столько пар, и среди родителей их друзей, и среди самих друзей, что тут был повод для гордости.

Дело в другом – Джек не забыл, как его выслали из Торонто, как изгнали прочь из Канады, лишили родины. Он восемь лет прожил в США, его друзья были по большей части американцы, а фильмы, в которых он хотел играть, – и вовсе европейские.

Джек поступил в университет штата Нью-Гэмпшир. Эмма места себе не находила.

– Конфетка моя, ну зачем тебе это? Ведь не из-за кинотеатра же!

Но Джека было не переубедить. Ему понравился Дарем и даремский кинотеатр, который и выглядел даже каждый раз по-разному, когда Эмма не держала Джека за пенис.

Поездка с мамой по Северной Европе заложила фундамент Джека Бернса. Школа Св. Хильды помогла ему открыть в себе «страсть к женщинам постарше», по выражению Эммы Оустлер, а равно заложила в нем основы актерского мастерства и веру в себя – в то, что он может заставить людей верить ему, даже в женском платье. Реддинг научил его тяжко трудиться. Миссис Адкинс привлекла его своей грустью. В Эксетере он понял, что не интеллектуал, зато выучился по-настоящему читать и писать. В то время Джек еще не знал, сколь полезны и редки все эти знания и умения, – как не умел тогда назвать свою ахиллесову пяту, куда его с закрытыми глазами поразила миссис Стэкпоул.

Женщины-учительницы в Эксетере казались Джеку совершенно недоступными в сексуальном смысле, как иногда бывают некоторые женщины постарше. Прав был тут Джек или нет, но они уж точно не были так доступны, как миссис Стэкпоул, – ее грубость, ее страсть, ее нетерпение влекли к себе Джека. Реддинг был пустыней – женщины уходили туда, как в монастырь, и жизнь вскоре наскучивала им. В Эксетере, напротив, у учителей были красавицы-жены, которые привлекали внимание мальчиков, по крайней мере в воображении (Джек-то, конечно, и думать боялся подойти к ним, они все выглядели слишком счастливыми).

Самой недоступной была мадам Делакорт, француженка-лиса из библиотеки; ее муж преподавал на кафедре романских языков. Ничего романского или романтического в мадам Делакорт не имелось – во всей школе не было ни одного мальчишки, кто смел бы глянуть ей прямо в глаза, и одновременно ни одного, кто не приходил бы в библиотеку в надежде взглянуть на нее хоть одним глазком.

Мадам Делакорт выглядела так, словно ее только что со смаком оттрахали, но она хочет еще, и еще, и еще! И при этом на ее шикарной прическе это никак не отразилось. Мамам Делакорт бросалась в глаза, как Жанна Моро в «Жюле и Джиме», сразу было ясно, что она королева, и даже муж говорил с ней, заикаясь, а ведь он сам был родом из Парижа.

Однажды вечером Джек сидел в библиотеке и зубрил историю. У него было излюбленное местечко на втором этаже хранилища. Он сжег мосты и к Мишель Махер, и к Ною Розену и давно уже смирился с тем, что следующие четыре года проведет в городе Дарем, штат Нью-Гэмпшир.

Эмма же переезжала в город Айова-Сити, ее приняли в тамошний семинар по литературе. Джек ни разу не слышал ни о городе, ни о семинаре, он знал только, что штат Айова далеко и что он будет скучать по Эмме.

– А ты приезжай ко мне в гости, конфетка моя, я уверена, у них там и кинотеатры есть, а не только юные писатели. Наверное, они даже специально завели у себя кино, чтобы доводить писателей до белого каления.

В общем, Джек не очень беспокоился по поводу экзамена по истории, просто ему было грустно. Тут к нему подошла мадам Делакорт, он как раз рылся в стопке книг, которые уже просмотрел. Среди них имелся пыльный фолиант по римскому праву – его-то и искала мадам. Она попросила Джека вернуть книгу на полку на третьем этаже хранилища, где стояла литература по классической древности.

– Хорошо, – ответил Джек. Он не смел поднять глаза выше талии – уже одна ее талия сводила его с ума. И поэтому он беспрекословно отправился на третий этаж.

– И не задерживайся! – крикнула ему вслед мадам Делакорт. – Я не хочу, чтобы люди говорили, будто я тебя отвлекаю от занятий!

Хорошенькое дело! Будто бы она или Джек в силах держать такие вещи под контролем!

Как обычно, на третьем этаже никого не было. Джек сразу же нашел место, где стояла книга, но тут заметил над корешками пару глаз – они смотрели на него из соседнего прохода.

– Мишель Махер тебе не нужна, – сказала обладательница глаз, – ты и так красавец. Зачем тебе, такому Адонису, красивая девушка? Тебе нужно что-нибудь другое, настоящее!

Что, еще одна судомойка? Джек дернул головой и узнал и голос и глаза – нежно-нежно-голубые. Это была Молли, бывшая подружка Эда Маккарти, «Давленого пениса», как его однажды обозвал Герман Кастро.

– Привет, Молли, – сказал Джек и обошел полку. Теперь они стояли друг против друга.

– Это я тебе нужна, Джек, я должна быть твоей девушкой, – сказала ему Молли. – Я знаю, что ты крепко любишь свою сестру и что она уродина. Ну, так я тоже уродина.