Покровка. Прогулки по старой Москве - [3]

По преданию, как-то после литургии блаженный подошел к Ивану Грозному и произнес:

– Я знаю, где ты был сейчас.

– Нигде я не был, только в храме, – ответил изумленный царь.

– Нет, ты был в другом месте – на Воробьевых горах, – сказал Василий Блаженный.

Царь Иван действительно на протяжении всей литургии не молился, а придумывал, какой бы себе выстроить дворец на Воробьевых. Он устыдился и стал еще больше считаться с юродивым.

В другой раз во время царского обеда Василий трижды подходил к окну и выливал туда вино.

– Что ты делаешь? – спросил царь.

– Тушу пожар в Новгороде, – ответил юродивый.

Впоследствии выяснилось, что в это время Новгород и вправду загорелся, а жители его встречали босого старика, который ходил по горящему городу и заливал водой пылающие дома. Молитвою Василия Блаженного город удалось спасти от разрушения.

И таких историй – множество.

Неудивительно, что старое название – храм Покрова что на Рву – постепенно уступило место новому – храм Василия Блаженного. Пушкин же в своем «Борисе Годунове» зашифровал под юродивым Николкой именно этого святого. Действительно, между Борисом Годуновым и юродивым происходит очень характерный диалог:

– Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.

– …Молись за меня, бедный Николка.

– Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.

И не важно, что к Смутному времени Василий Блаженный скончался. Пушкин все-таки писал произведение художественное и мог себе подобное позволить.

* * *

Да что там Пушкин со своим Борисом Годуновым! Василия Блаженного до революции видели в снах! Один из таких своих снов рассказывал писатель А. М. Ремизов: «Толпа, крякнув, осадила, головы обнажились, а на Лобном месте показался маленький человечек: он был в высоких воротничках и смокинге, а голова его была повязана платком по-бабьи.

– Юродивый, – прокатилось по площади из уст в уста, – это юродивый сам…

– Садитесь, господа, – сказал Юродивый, кланяясь во все четыре стороны: Кремлю, Замоскворечью, Историческому музею и Рядам».

Действительно, в Москве был настоящий культ Василия Блаженного – иначе бы такая чушь ни в коем разе не нагородилась бы писателю А. Ремизову.

* * *

Храм изумлял своей роскошью и колоритом. Известный путешественник, исследователь и публицист француз маркиз де Кюстин писал в 1839 году: «Собор Василия Блаженного, без сомнения, если не самая красивая, то уж во всяком случае самая своеобразная постройка в России. Я видел его лишь издали и совершенно очарован. Вообразите себе скопище маленьких, разной высоты, башенок, составляющих вместе куст, букет цветов; вернее, вообразите себе корявый плод, весь усеянный наростами, дыню-канталупу с бугристыми боками, или, еще лучше, разноцветный кристалл, ярко сверкающий своими гладкими гранями в солнечных лучах, как бокал богемского или венецианского стекла, как расписной дельфтский фаянс, как лаковый китайский ларец: это чешуйки золотых рыбок, змеиная кожа, расстеленная поверх бесформенной груды камней, головы драконов, шкура хамелеона, сокровища алтарей, ризы священников; и все это увенчано переливчатыми, как шелка, шпицами; в узких просветах между нарядными щеголеватыми башенками сияет сизая, розовая, лазурная кровля, такая же гладкая и сверкающая на солнце; эти пестрые ковры слепят глаза и чаруют воображение. „Нет сомнения, что страна, где подобное здание предназначено для молитвы, не Европа, это Индия, Персия, Китай, и люди, которые приходят поклониться Богу в эту конфетную коробку – не христиане!“ Такое восклицание вырвалось у меня, когда я впервые увидел необычную церковь Василия Блаженного; с тех пор как я в Москве, единственное мое желание – как следует рассмотреть этот причудливый шедевр, который столь необычен, что отвлек меня от Кремля в миг, когда этот грозный замок впервые явился моему взору».

С детства привыкший к строгим католическим костелам, украшенным оскаленными мордами страшных чудовищ, маркиз не верил в то, что христианский храм может быть ярким и нарядным.

Однако же недолго продолжал тот путешественник испытывать восторг по поводу Василия Блаженного. Желание маркиза сбылось, и храм он рассмотрел «как следует». И что же?

«Теперь он был прямо передо мной, но какое разочарование!!. Множество луковиц-куполов, среди которых не найти двух одинаковых, блюдо с фруктами, дельфтская фаянсовая ваза, полная ананасов, в каждый из которых воткнут золотой крест, колоссальная гора кристаллов – все это еще не составляет памятника архитектуры; увиденная с близкого расстояния, церковь эта сильно проигрывает. Как почти все русские храмы, она невелика, бесформенная ее колокольня хороша только издали, а неизъяснимая пестрота скоро наскучивает внимательному наблюдателю; довольно красивая лестница ведет на крыльцо, откуда богомольцы попадают внутрь храма – тесного, жалкого, ничтожного».

Как говорится, о вкусах не спорят.

Зато немец Блазиус сравнивал собор Покрова что на Рву с известным Кельнским собором – по значимости. Он писал: «Все путешественники прямо или не прямо, но в один голос заявляют, что церковь производит впечатление изумительное, поражающее европейскую мысль. Когда я сам в первый раз неожиданно увидел это чудовище, то никак не мог опомниться и понять, что это такое: колоссальное растение, группа крутых скал или здание? …Рассмотревши, что действительно это церковь, и тут ничего не понимаешь, не видишь, сколько сторон у здания, где его лицо – фасад, сколько всех башен стоит в этой группе? Входишь, наконец, в храм, тесный, мрачный, в высшей степени неправильный, и окончательно теряешься в соображениях, каким образом ничтожное внутреннее пространство церкви вяжется с ее наружным объемом, на вид колоссальным и обширным. Чудище становится еще загадочнее!»