Покойник претензий не имел - [7]

Действительно ли он был увлечен ею, или это предпринималось из соображений престижа, Гурова не волновало. С некоторых пор он терпеть не мог этого настырного и самоуверенного юношу, вообразившего, что мир создан исключительно для него. Если быть совершенно точным, то это произошло уже в момент их первой встречи.

Это случилось месяца три назад, когда в театре праздновали юбилей одного из старейших актеров, ветерана сцены трагика Любавина. Было много гостей – даже Гуров сумел присоединиться к жене в тот вечер, – и все было чудесно и весело до тех пор, пока Гуров не обратил внимание на постоянно вьющегося возле Марии смазливого парня, у которого была грива темно-русых волос, лучистый взгляд и улыбка во весь рот. А еще у него имелась неприятная манера влезать в любой разговор, тут же переводя его на свою персону. Впрочем, в тот вечер он был щедр на комплименты и знаки внимания. Все они предназначались исключительно Марии. Емелин разошелся настолько, что даже спел под гитару арию из «Вестсайдской истории», в которой то и дело повторялись слова: «Мария, Мария, Мария…». Выглядело это немного странно, словно юбилей был не у Любавина, а у Марии, но молодому таланту и это сошло с рук. Он даже сорвал аплодисменты. Сама Мария делала вид, что сердится на такое избыточное внимание, но делала это не слишком убедительно. И только Гуров невзлюбил Емелина сразу и окончательно.

Конечно, он держал себя в руках, как подобает цивилизованному человеку. К тому же в уме Гуров постоянно делал поправку на известную специфику театральных нравов. Богема есть богема. Но когда восторженный и разгоряченный Емелин в конце праздника предложил Марии продолжить веселье в модном ночном клубе, Гуров эту попытку решительно пресек. Одаренный юноша удостоил его в тот раз снисходительной усмешки и подчеркнуто тепло распрощался с Марией. Он сказал, что с трепетом будет ждать новой встречи, и Гуров едва удержался, чтобы не спустить его с высокой театральной лестницы.

Но с тех пор Емелин действительно стал выискивать любой предлог, чтобы лишний раз увидеться с Марией. Он работал в другом театре, был страшно занят, но доброжелатели время от времени докладывали Гурову, что видели Емелина в компании его жены. Он сидел в зале на спектаклях, наведывался за кулисы, приносил цветы и целовал руки. Ничего большего, но склад характера у Гурова был отнюдь не богемным, и вся эта катавасия ему совершенно не нравилась, тем более что Марии такое внимание, несомненно, доставляло удовольствие. Она понимала чувства Гурова и отзывалась о новом поклоннике исключительно с иронией, но это было слабым утешением. Гуров предпочел бы, чтобы молодое дарование просто исчезло из их жизни.

Но пока об этом можно было только мечтать. Неуступчивость Марии и ее покровительственное отношение только распаляли Емелина. Он не позволял забыть о своем существовании ни на минуту. По крайней мере, та минута, в течение которой Гуров невольно подслушал разговор в гримерной, была посвящена именно его персоне.

– …нет, в самом деле, Мария, я вас не понимаю, – говорил Емелин. – Вы – талант, вы – богиня! Вокруг вас должен быть постоянный праздник, вакхический карнавал! А вы обрекаете себя на служение некоей культовой фигуре, которую, я уверен, вы большей частью просто выдумали. Ну в самом деле, как это возможно? Я видел вашего мужа. Стопроцентно положительный герой из соцреалистической пьесы. Совершенно картонная фигура…

– Не говорите о том, чего не понимаете, Володя, – перебила его Мария. – Гуров далеко не картонная фигура, и если бы он мог слышать то, что вы здесь в запальчивости плетете, то, боюсь, вам пришлось бы в этом очень скоро убедиться. Боюсь, ваше самолюбие было бы сильно ущемлено, потому что по сравнению с Гуровым вы сущий цыпленок, Володя…

Такое сравнение Гурова заметно приободрило, и он решил на этой ноте прервать дискуссию. Он открыл дверь и вошел в гримерную.

– Привет! – сказал он ровным и теплым голосом, обращаясь в основном только к Марии. – Извини, я опять оказался лгуном. В качестве единственного оправдания могу предъявить только свое сиюминутное присутствие. Честно говоря, обстоятельства были таковы, что я мог вообще не появиться. Сегодня убили человека…

– В самом деле? Расскажите! – оживленно произнес Емелин, сверкая глазами. – Я как раз начинаю сниматься в новом сериале. Условное название «Бандиты». Играю там…

– Не цыпленка, случайно? – с невинным видом спросил Гуров. – Вроде мне что-то такое послышалось… – Он не мог отказать себе в удовольствии нанести этот болезненный укол, хотя и понимал, что для полковника Гурова это слишком мелко.

На скулах актера вспыхнул румянец. Он был уязвлен, но подавил вспышку гнева. Возможно, его остановила ироническая улыбка Марии. Он решил воспользоваться тем же оружием и почти спокойно возразил:

– Нет, у меня другая роль. Мне предложили сыграть полковника милиции. Туповатого, но симпатичного. Такой человеческий тип не имеет со мной ничего общего, поэтому мне это интересно. Может быть, и вы могли бы подсказать что-то ценное в этом плане – какие-нибудь специфические детали, которые позволят оживить образ?