Покойник - [11]

Любомир (читает). «Мертвые встают, мертвые говорят!».

Анна приносит стакан воды. Любомир берет и пьет.

Спасое. Не нахожу это настолько интересным, чтобы ему уделять такое внимание в газетах.

Любомир. Можете себе представить, каково мне было, когда я узнал на улице эту потрясающую новость! До того я и понятия не имел. Дожидаюсь на остановке трамвая, стою, развернул газету, и вдруг мое внимание привлек броский заголовок: «Мертвые встают, мертвые говорят!» Прочитал первые строки, и сразу же меня в пот ударило!

Рина. Точно так же и я.

Любомир. На лбу выступил пот, руки похолодели, в глазах помутилось, и я прислонился к стене.

Спасое (взяв его под руку, отводит в сторону; тихо). Не понимаю, зять, почему это тебя так волнует? Понимаю еще всех остальных, но тебя?… Какие у тебя могли быть дела с покойным Маричем?

Любомир (все еще нервничает и волнуется). Сейчас не до того. Об этом потом.

Спасое. Должно быть, какая-нибудь крупная сумма?

Любомир. Да, что-то вроде этого!

Новакович (все еще погружен в чтение газеты). Э-э! Вот и точное описание, как все произошло. Целое интервью!

Все (подходят к Новаковичу). Читайте, читайте!

Любомир, подавленный, отходит, но все же следит за чтением.

Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, было ли все это предварительно задумано и проведено по определенному плану, господин Марич решительно ответил, что никакого умысла здесь не было. Он так объясняет случившееся: «Со мной произошел роковой случай: жена жестоко меня обманула, и я очень сильно переживал. Хотя я и разочаровался в ней, я все же любил эту женщину, и потому в то время, когда я очень страдал…».

Рина. Прошу тебя, опусти эти банальности!

Новакович. «Я был страшно возбужден и не знал что делать».

Анта (Рине). У него сердце не больное?

Спасое. Да не перебивайте! Читайте, прошу вас!

Новакович (читает). «Когда я уже готов был принять окончательное решение, я испугался самого себя: подумал, что в таком состоянии могу принять слишком поспешное решение, из-за которого впоследствии придется раскаиваться. Тогда мне пришло в голову бежать, удалиться из среды, казавшейся мне отвратительным соучастником, уединиться, собраться с мыслями и только тогда решить, что предпринять. Я решил уехать, никому не сказав, куда. В действительности я тогда и сам точно этого не знал: поехал куда глаза глядят. Когда кондуктор спросил у меня билет, его у меня не оказалось. А когда он задал вопрос, куда я еду, я не мог ему ответить. Наконец, я решился ехать в Вену, там, подумал я, мне будет лучше всего, так как с Веной я больше всего знаком!»

Анта. Все совершенно понятно! И если бы он возвратился через два-три дня, все было бы в порядке!

Спасое. Да не перебивайте же, ради бога! (Новаковичу.) Прошу вас, читайте дальше!

Новакович (читает). «В Вене я поселился в одной из гостиниц вблизи университета и два-три дня сидел в одиночестве, занятый своими мыслями. На четвертый день я отправился в Кертнер в надежде встретить кого-нибудь в тех кафе, куда заходят наши. И никого не нашел, но зато в одном кафе увидел белградские газеты. Я взял последний номер одной из газет, развернул и удивился, увидев свой портрет. Уже из заголовков я узнал, что я покончил с собой – утопился в Дунае, и прочитал много подробностей о своем «самоубийстве». Сначала я смеялся, а затем мне пришло в голову: «Ведь это, может быть, самый удачный выход из создавшегося положения: считаться мертвым, а быть живым!».

Спасое. Он это считает самым удачным выходом из положения! Большое ему спасибо!

Анта. Но это он со своей точки зрения.

Спасое. Конечно, со своей! Но и у нас имеется своя точка зрения. (Новаковичу.) Читайте, прошу вас, дальше!

Новакович (читает дальше). «И я решился, пусть, будет так. Но ввиду того, что Вена неподходящее место для этого – здесь каждую минуту можно встретить знакомого, – то с первым же поездом я отправился в Германию, в Гамбург. Там я удачно устроился на работу на одной из фабрик в окрестностях Гамбурга, где и провел целых три года незамеченным, так как за пределы предместья никуда не выходил».

Спасое. И спрашивается, зачем же человек оставил такую удачную службу? Остался бы там, – и все было бы в порядке.

Анта. Может быть, он хотел взглянуть на свое имущество.

Спасое. А может быть, хотел получить долги, которые ему не возвратили.

Рина (нервно). Я не могу, я никак не могу прийти в себя и успокоиться!

Спасое. Ну хорошо, тогда кого же мы похоронили?

Новакович. Он отвечает и на этот вопрос.

Спасое. Что же он говорит?

Новакович (читает). «На вопрос нашего сотрудника, кто же мог быть тот утопленник, на котором оказалась его одежда и у которого были найдены его документы, господин Марич ответил: «Думаю, это был бывший надсмотрщик на моей стройке, – русский эмигрант Алеша».

Спасое. Алеша?!

Новакович (продолжает читать). «В тот день, когда я собирался уезжать, Алеша сообщил мне о своем намерении покончить жизнь самоубийством и твердо сказал, что бросится в Дунай. На нем был мой старый костюм, и при себе он имел мои документы. Только он и мог быть этим самоубийцей».

Спасое. Алеша?

Анта. Значит, ты возложил венок на могилу Алеши?