Покорители крыш - [3]

– Что вы едите?

Еда у них дома действительно была интереснее, чем дома у друзей Софи. Порой Чарльз на несколько месяцев забывал о мясе. Чистые тарелки бились всякий раз, когда Софи оказывалась рядом, поэтому он подавал жареную картошку на атласе мира, разложив ее по всей территории Венгрии. На самом деле он бы с радостью питался одним печеньем да чаем и выпивал немного виски перед сном. Когда Софи научилась читать, Чарльз стал держать виски в бутылке с надписью «кошачья моча», чтобы Софи к ней не прикасалась, но она откупорила-таки бутылку, попробовала содержимое на вкус, а потом понюхала под хвостом у соседской кошки. Пахло совсем по-разному, хоть и в равной степени неприятно.

– Мы едим хлеб, – ответила Софи. – И консервы.

– Что? – переспросила мисс Элиот.

– Мне нравятся консервы, – сказала Софи. – А еще ветчину.

– Правда? Я в жизни не видела в этом доме ни кусочка ветчины.

– Мы едим ее каждый день! Ну, – добавила Софи, потому что была честнее, чем следовало бы, – время от времени. – И сыр. И яблоки. А на завтрак я выпиваю целый стакан молока.

– Но как Чарльз позволяет тебе так жить? Ребенку это не на пользу. Это неправильно.

На самом деле они жили весьма хорошо, но мисс Элиот этого не понимала. Когда мисс Элиот говорила «правильно», Софи думала, что она имеет в виду «опрятно». Дом Софи и Чарльза опрятным было не назвать, но Софи считала, что для счастья опрятность не требуется.

– Дело в том, мисс Элиот, – сказала Софи, – дело в том, что у меня такое лицо. Оно просто не кажется опрятным. Чарльз говорит, что у меня неряшливые глаза. Это все из-за крапинок, видите?

У Софи была слишком бледная кожа, которая на холоде покрывалась пятнами, а волосы вечно спутывались в колтуны. Но Софи это не беспокоило, потому что, вспоминая маму, она видела такую же кожу и волосы, а в том, что мама была красива, она не сомневалась ни на миг. Она была уверена, что ее мама пахла прохладным ветром и сажей и носила брюки с заплатками на щиколотке.

Эти брюки, возможно, и стали началом всех бед. Накануне восьмого дня рождения Софи попросила у Чарльза брюки.

– Брюки? Разве женщины носят брюки?

– Конечно, – ответила Софи. – Моя мама их носит.

– Носила, Софи, дорогая моя.

– Нет, носит. Черные. Но я хочу красные.

– Хм… Ты точно не хочешь юбку? – встревожился Чарльз.

Софи нахмурилась.

– Точно. Я хочу брюки. Пожалуйста.

В магазинах не продавали брюк, которые были бы ей впору, только серые мальчишеские шорты.

– Мама дорогая! – воскликнул Чарльз. – Ты прямо как циркуль на уроке математики.

В результате он сам сшил четыре пары ярких хлопковых брюк и, завернув их в газету, вручил Софи. У одной из пар одна штанина была длиннее другой. Софи брюки понравились. Мисс Элиот ужаснулась.

– Девочки, – сказала она, – не носят брюк.

Но Софи упрямо ответила, что это не так.

– Моя мама носила брюки. Я точно знаю. Она танцевала в них, играя на виолончели.

– Не может быть, – отрезала мисс Элиот. Как всегда. – Женщины не играют на виолончели, Софи. И ты была слишком мала, чтобы это запомнить. Постарайся быть честнее, Софи.

– Но она носила брюки. Черные, сероватые на коленях. И черные туфли. Я помню.

– Ты все придумываешь, дорогая, – сказала мисс Элиот так, словно захлопнула окно.

– Но я клянусь, это правда.

– Софи…

– Это правда!

Софи не стала добавлять: «Старая, страшная ведьма!» – хотя ей очень этого хотелось. Дело в том, что невозможно было вырасти с Чарльзом и не пропитаться вежливостью насквозь. Софи казалось, что проявлять невежливость все равно что ходить в грязном белье, но оставаться вежливой, когда речь заходила о ее матери, было сложно. Все с полной уверенностью считали, что Софи все выдумывает, а Софи считала, что ошибаются именно они.

– Вот жаба! – прошептала Софи. – Карга старая! Все я помню.

И почувствовала себя немного лучше.

* * *

Софи действительно помнила маму – и совершенно отчетливо. Она не помнила отца, но помнила вихрь волос и две обтянутые тонкой тканью ноги, которые двигались в такт чудесной музыке, а ведь это не было бы возможно, если бы ноги скрывала юбка.

Кроме того, Софи была уверена, что помнила, как ее мама цеплялась за плавающую в воде пролива дверь.

Все твердили: «Малыши такого не помнят». Говорили: «Ты хочешь, чтобы это было правдой, вот и вспоминаешь обо всем». Ей надоело это слушать. Но Софи точно помнила, как мама махала и звала на помощь. Она слышала, как мама свистела. Свисток всегда хорошо слышно. Неважно, что сказала полиция, Софи точно знала, что мама не утонула вместе с кораблем. Софи упрямо настаивала на этом.

Каждую ночь Софи шептала себе в темноте: «Мама жива, однажды она придет за мной».

– Она придет за мной, – говорила Софи Чарльзу.

Чарльз качал головой.

– Это практически невозможно, дорогая.

– Практически невозможно – значит, все же возможно. – Софи пыталась стоять как можно прямее и говорить по-взрослому. Чем выше ты был, тем легче тебе верили. – Ты всегда говоришь, что возможное нельзя обходить вниманием.

– Но, дитя мое, все это так невероятно, что жизнь на этом строить нельзя. Это все равно что пытаться построить дом на спине у стрекозы.

– Она за мной придет, – говорила Софи мисс Элиот. Мисс Элиот была прямолинейнее.