Покоритель Африки - [31]

Доктор, за которым послала Люси, осмотрел его и лишь пожал плечами:

— Боюсь, ничего уже не поделать. Он тяжело болен, сердце едва выдерживает.

— Неужели нет никакой надежды?

— Увы, в наших силах лишь облегчить страдания.

— Сколько он еще проживет?

— Невозможно сказать. Возможно, всего день, а возможно, и полгода.

Тоска девушки тронула сердце старого доктора, повидавшего немало подобных случаев.

— Он не хочет жить. Смерть будет лишь избавлением.

Люси ничего не ответила. Вернувшись, она не знала, что сказать отцу, — а тот впал в апатию и даже не поинтересовался мнением доктора. В ужасе от одной мысли, что Люси с отцом придется тесниться в меблированных комнатах, леди Келси пригласила обоих пожить к себе на Чарльз-стрит; а миссис Кроули предоставила в их распоряжение Корт-Лейс — на случай если им не захочется никого видеть. Девушка выждала несколько дней, однако лучше отцу не стало, и нужно было что-то решать. Оба предложения он отверг.

— Значит, ты хочешь остаться здесь?

Аллертон молча смотрел на огонь. Люси решила, что отец не слышал вопроса, поскольку часто уходил в себя. Она хотела переспросить, но он вдруг заявил:

— Я хочу вернуться в Пердью.

Люси сдавленно охнула и пораженно уставилась на бедного старика. Неужели он не помнит? Он уверен, что по-прежнему владеет землями предков, и позабыл обо всем, что привело к их потере. Как же быть?

— Хочу умереть в собственном доме, — пробормотал он.

Люси ударилась в панику. Нужно что-то отвечать. Отец требовал невозможного, однако сказать правду будет слишком жестоко.

— Там живут люди.

— В самом деле? — равнодушно переспросил он, продолжая смотреть на огонь.

Повисла невыносимая тишина.

— Когда поедем? — наконец спросил он. — Я хочу домой поскорее.

Люси замерла в нерешительности.

— Пойдем пока к себе.

— Хорошо.

Отец словно утратил способность удивляться. Совершенно позабыв о катастрофе, приведшей к потере Хамлинс-Перлью, он тем не менее не задавал никаких вопросов. Сама мысль о доме причиняла Люси невыносимые страдания. Все это время девушка непреклонно гнала из головы любые воспоминания о милых сердцу местах — только так ей удавалось приглушить боль. Теперь же придется туда вернуться — бередить старые раны. И все же, не в силах отказать отцу, Люси стала готовиться к поездке. Священник, которому Фред Аллертон когда-то доверил приход, оставался им другом, в преданности которого не приходилось сомневаться. Люси написала ему, что отец мечтает перед смертью посетить родные края, и попросила подыскать им какое-нибудь жилье — пусть даже совсем скромное. В ответ пришла телеграмма: священник рад был принять Люси с отцом у себя. В его просторном холостяцком доме довольно места для всех, да и гораздо уютнее, чем в съемных комнатах. Тронутая такой добротой, девушка с благодарностью приняла предложение.

На следующий же день они без приключений перебрались через Солент.

Священник этот раньше преподавал в университете, и Фред Аллертон пригласил его в Хамлинс-Перлью, поскольку в семье было заведено, чтобы глава прихода отличался незаурядной ученостью. Этот худой, седовласый и очень добрый человек уже много лет жил отшельником в их сельской глуши. Он скрупулезно исполнял все обязанности, однако большую часть времени посвящал своей главной страсти — книгам. На улицу священник выходил редко, так что однообразное течение жизни в доме нарушалось разве что доставкой новой порции пыльных томов, купленных по распоряжению хозяина на какой-нибудь распродаже. Тот был человеком широко образованным, с энциклопедическими познаниями и от одиночества весьма эксцентричным — но очень добродушным. Жил он просто, ни в чем не нуждаясь.

В этом-то доме, все стены которого были от пола до потолка уставлены древними фолиантами, и поселились Люси с отцом. Сразу по прибытии Фреду Аллертону стало хуже, словно жизнь в нем поддерживало лишь стремление вернуться в родные края. Люси не отходила от него ни на шаг, так что времени на болезненные воспоминания попросту не оставалось. Часами оставалась она у постели пребывавшего в болезненной полудреме отца, а добрый священник сидел у окна и тихим голосом читал ей странные, давно забытые книги.

Наконец Аллертону стало лучше. Целую неделю старик почти не приходил в сознание, и Люси несколько раз казалось, что конец уже близок, — однако теперь ясность рассудка к нему вернулась. Отец захотел встать, а ей казалось жестоким отказывать ему в любых желаниях. Он попросился наружу. День был теплый и ясный. Стоял февраль, и в воздухе пахло весной. Распустившиеся в укромных уголках подснежники и крокусы придавали саду живость итальянского пейзажа — словно в их многоцветье вот-вот послышатся легкие шаги изящных ангелов Перуджино. Втроем они уселись в старомодную коляску, запряженную пони, — священник объезжал на ней свою паству.

— Отправимся на болота, — предложил Аллертон.

Они медленно ехали по извилистой дороге, пока не добрались до широкой полосы прибрежных болот, за которой тихо блестело море. Ветра не было. Пасущаяся неподалеку корова подняла голову и лениво махнула хвостом. Сердце девушки забилось чаще. Она чувствовала, что и отец тоже видит в этой картине воплощение родного дома. В других краях есть простор и роскошные деревья, леса и лиловый вереск, однако в этих зеленых равнинах таилось что-то особенное, понятное только им двоим. Люси взяла отца за руку, и они оба молча смотрели вдаль. Спокойствие разлилось по изможденному лицу Фреда Аллертона, а из груди его вырвался стон — но не от боли. Люси молила об одном: пусть отец так и не узнает, что эти бескрайние поля ему больше не принадлежат.