Покоритель Африки - [28]

Люси пыталась со слов Алека вообразить картину, открывшуюся глазам брата. Пароход подходил к берегу, а она словно стояла рядом, облокотившись о перила. Море было ярко-ярко-синим, а небо — словно перевернутая медная плошка. Вдали тянулся невысокий, поросший кустарником берег, у рифа плясали пенные буруны. Показался остров Момбаса с заросшими позициями береговой батареи, которая когда-то контролировала вход в гавань; на полянках над коралловыми утесами виднелись дома с белыми крышами и просторными верандами. Взгляд привлекала необычная, мрачная красота пальмовых рощ на другом берегу. Далее пролив сужался и шел мимо старого португальского форта, напоминавшего об отважных мореплавателях, которые первыми бороздили далекие моря. За фортом белые здания спускались к самой воде. Тут теснились плетеные африканские хижины с соломенными крышами, а рядом целый флот туземных судов. На причале вопили и толкались люди: полуобнаженные и странно одетые, в их числе заморские арабы, суахили и кое-где чернокожие из внутренних областей страны.

Стали приходить новые письма от Джорджа, Алек же больше не писал. Дни тянулись медленно. Леди Келси приехала с Ривьеры. Дик вернулся из Неаполя к лондонскому сезону — он всячески наслаждался бездельем, опровергая предсказания, что не сможет обойтись без работы. Миссис Кроули снова поселилась в доме на Норфолк-стрит. Она присылала Люси с каждой почтой длиннющие письма, и девушка с нетерпением ожидала ее возвращения. Из всех друзей, пожалуй, лишь маленькой американки она могла совершенно не стесняться. С миссис Кроули — иностранкой — было легче разговаривать, а та слишком любила Люси, чтобы проявлять жалость. Выборы прошли раньше ожидаемого, и Роберт Боулджер занял парламентское кресло, которое с радостью освободил Дик Ломас. Бобби был совершенно очарователен. Он окружал Люси заботой, и девушка была поневоле тронута такой преданностью. Едва оправившись от первого потрясения после страшного приговора, она получила от Бобби письмо с предложением руки и сердца. Впрочем, Люси была благодарна ему за избранный способ выразить чувства и в ответном письме со всем возможным тактом объяснила, что хотя не может принять его любовь, она искренне ценит его дружбу.

Жизнь в Лондоне и в поместье леди Келси на берегу Темзы казалась Люси сном. Она ощущала себя фигуркой в череде призрачных картин на белой простыне — такие показывают на ярмарках. Душой Люси была в сердце Африки, неистовый полет воображения рисовал ей каждый день жизни Джорджа и Алека.

Далеко позади остались железная дорога и прочие признаки цивилизации, привычные для уже освоенных белым человеком земель. Люси знала, как ликовал Алек, покидая их, как воодушевлялся свободой. Он становился увереннее, когда понимал, что дальше нужно полагаться лишь на собственные силы, а успех предприятия зависит от него одного.

Лежа в постели и глядя, как крадется по небу унылая заря, она мысленно переносилась в Африку, где спящие путешественники ворочались с рассветными лучами — как колышутся спелые колосья под внезапным порывом ветра. Алек описывал ей утро так подробно, что картина стояла перед ее взором точно живая. Вот он в крепких ботинках выходит из палатки и затягивает ремень. На нем бриджи и пробковый шлем, а бронзовый загар еще темнее, чем при прощании. Он приказывает командиру отряда начать погрузку. В лагере тотчас начинается суета, носильщики хватают свой груз, привязывают к нему циновку и горшок, а потом, усевшись сверху, проглатывают по паре пригоршней печеного маиса или остатки подстреленной вечером дичи. Едва солнце показалось над горизонтом, Алек, по обыкновению, выступил первым, в сопровождении нескольких аскари. Туземцы затянули какой-то непонятный напев, и только что кипевший жизнью лагерь опустел. Костры догорели, и в лучах восходящего солнца на смену человеческому гомону пришла молчаливая лесная жизнь. Огромные жуки сползались отовсюду, растаскивая мусор; мелкие зверушки грызли белые косточки, дочиста обглоданные жадными зубами туземцев; тощая гиена опасливо ухватила кость и метнулась обратно в джунгли. С неба тяжело спустились стервятники, неторопливо выглядывая самые омерзительные отбросы.

Люси мысленно следовала за Алеком, его воинами и длинной цепочкой носильщиков. Они шли по узкой тропе, продираясь сквозь колючие кусты и высокую густую траву, с трудом преодолевая заросли камыша, который смыкался над головами, обдавая путешественников холодной росой. Иногда попадались деревни — большие, на плодородных землях; а иногда отряд нырял в девственные леса, где под сенью опутанных лианами гигантских деревьев стояла вечная тишина, которую не нарушали даже шаги путешественников по толстому ковру опавших листьев; пересекали обширные болота, спасаясь от смертельной лихорадки, и попадали в джунгли, где, насколько хватало глаз, тянулись кактусы и заросли колючек. Они то шли по травянистым плоскогорьям, где величественные деревья напоминали английские парки, то брели по звериной тропе вдоль берега быстрой речушки.

В полдень объявили привал. Отряд к тому времени растянулся: больные, слабые и просто ленивые, а также остановившиеся поправить груз отставали, но наконец все собрались. Арьергард (возможно, им командовал Джордж), которому было приказано никого не бросать, сообщил, что все на месте. Прячась от полуденного зноя, путешественники разожгли костры и принялись готовить еду. Затем снова выступили в путь и шли до заката.