Покоренный Кавказ (сборник) - [32]

В смысле пастбищ и полей Дагестан, за малыми исключениями, совершенно дикая и бесприютная страна. Только в глубине долин находится плодородный слой земли, ценимый чуть не на вес золота. Участков в несколько десятин почти не встречается, зато сплошь и рядом можно видеть обработанные «поля» в две-три квадратные сажени. Такие поля всегда огорожены невысоким заборчиком из камней, чтобы вода не смыла скудного посева. Издали склон гор, покрытый такими полями, представляет оригинальную картину: на серой каменистой почве эти клочки вырисовываются зелеными заплатками самых разнообразных форм. Зачастую земля на такие участки носится руками с берегов ручьев и протоков.

По поводу таких клочков у горцев существует сказочка, не лишенная юмора. Жил-был один горец, и было у него три поля. Пошел он пахать их; вспахал одно, вспахал другое и устал; тогда он разостлал свою бурку и лег отдохнуть. Выспавшись, он хотел вспахать третье поле, но как ни искал его, а найти не мог. Рассердился горец и решил: «Поле шайтан украл, пойду домой в аул», поднял с земли бурку и видит, что его поле под буркой-то и находилось и он сам нечаянно закрыл его.

Вследствие недостатка земли цены на нее стоят непомерные, и десятина оценивается иногда от полутора до двух тысяч рублей. Скотоводство хоть процветает, но все-таки находится на более низкой ступени, чем на Западном Кавказе.

На Северо-Восточном Кавказе есть ископаемые богатства, но горцы, за редкими исключениями, по неумению, не пользовались ими и разрабатывали только соль (в окрестностях аула Энгели), серу (близ Черката, Шубута и Кикуна); селитру доставляли аулы Гуниб, Аточ, Хиндак, Толох и Хиндатль.

Кроме того, в горах Дагестана находились богатые железные руды (в окрестностях Ведено, Дарго и других местах), но горцы почти не занимались их разработкой и нужное количество железа покупали у русских. Залежи каменного угля близ Ведено по берегам реки Хулхулу совершенно не привлекали внимания горцев – очевидно, им совершенно не было известно употребление этого минерала.

Во времена Шамиля были открыты в окрестностях горы Хонотля, близ Дарго, залежи серебро-свинцовой руды, но Шамиль запретил разработку, боясь, что народ, имея собственное серебро, станет приобретать у русских массу ненужных вещей и спартанский образ жизни изменится к худшему.

Таким образом, те продукты, которые могли бы поднять местное благосостояние, оставались в земле, верхний же слой был очень скуден и едва мог пропитать даже невзыскательного горца. Лесов в Дагестане тоже немного, и знаменитые ичкерийские дебри в настоящее время сильно поредели.

В общем, это – дикая и неприглядная страна, где существование едва возможно, и потому вполне понятно, что лезгины и чеченцы, искони населявшие ее, предпочитали наживаться грабежом. Их соседи, жившие на плоскости, как, например, кумыки, ногайцы, кабардинцы, а в позднейшие времена русские казаки, жили хорошо и богато, владели табунами, стадами, виноградниками, садами и полями и постоянно мозолили глаза нищего горца, у которого, кроме оружия, коня и жалкой сакли, сложенной из плитняка, ничего не было.

Горец, отправляясь в набег, ничего не терял, но мог многое приобрести и никогда не задумывался над вопросом, имеет ли он право грабить или нет. Его право формулировалось и выражалось в кинжале, винтовке и неприступности горных ущелий.

Таким образом, на почве необеспеченности и голодовок, вследствие бедности страны, в течение столетий выработались разбойничьи наклонности горца. Набеги требовали осмотрительности, отваги, быстрого соображения, сметки, находчивости, ловкости, неприхотливости, и все эти качества развились у горца в высшей степени. Постоянные странствования и шатания из края в край явились отчасти причиной возникновения обычая гостеприимства и обычая братания случайных дорожных спутников.

Дорожный товарищ – брат родной, говорит горская пословица.

Это братство было настолько сильно, что в случае убийства одного из путников другой должен был мстить убийце и преследовать его; впрочем, эта обязанность продолжалась только сутки и, если убийца успевал скрыться, то на следующий день обязанности мстителя кончались, и если убийца захотел бы ехать с ним, то делался «дорожным братом».

Домашняя жизнь горца проходила в полной праздности: в чистке оружия, в пустячной болтовне с соседями, в случайных пиршествах по случаю каких-нибудь торжеств, до которых каждый горец большой охотник, или в слушании песен, сказок или рассказов разных бродяг. Все хозяйство лежало исключительно на женщине, положение которой было сведено до степени домашнего животного. Горец смотрел на жену как на полезное домашнее животное, но никогда не снисходил до ласки или до разговора с нею. Даже наедине с нею он обращался к ней в случае приказания в неопределенном лице: «Готов ли обед?», «Следует вычистить лошадь» и проч. Горец никогда не позволит себе приласкать собственных детей и ведет себя как будто у него нет семьи. Спросить горца о здоровье жены и семейства – значит нанести ему оскорбление. В горских песнях чаще воспеваются верный конь и гибкая шашка, чем черные очи красавицы. Впрочем, девушки до замужества пользуются большой свободой, а замужние, выдержав несколько лет деспотизм мужа и родив нескольких детей, особенно мальчиков, начинали пользоваться уважением и приобретали в семье право голоса.