Покоренный "атаман" - [46]

Вечером Сыч стоял у двери с надписью «Писатель Ф. А. Курган» и нажимал кнопку звонка. Тишина за дверью долго не нарушалась, но вот послышались мягкие шаги по коврам. И смолкли на почтительном расстоянии от двери.

— Кто там? — спросил женский голос.

— К Феликсу Архиповичу, скажите ему, пожалуйста…

— А, старик! — отозвался в глубине коридора Курган. — Аличка, проведи его в кабинет. Это Евгений Сыч, из газеты.

Квартира у Архипыча большая: окна выходят на центральный проспект, балкон — на городскую площадь. А если из окна посмотреть вдаль, то там в дымке увидишь панораму шахтерских поселков. В правой стороне стоят трубы металлургического завода, громоздятся домны, а еще правее, теряясь в мареве, маячат силуэты двух телевизионных вышек.

Архипыч сидит в кожаном старинном кресле, он только что отдыхал: разомлел, говорит вяло и все время поглядывает на диван, где разбросаны думки и шерстяной старый плед. Сыч вспомнил оброненную кем–то фразу: «От трех до шести Архипыч отдыхает». Украдкой Женя взглянул на часы: без четверти шесть. Пока обменивались обычными для такого момента фразами, гость оглядывал кабинет: книги, книги… Вместо письменного стола — конторка из красного дерева. Медный атлант держал в руке серебряный подсвечник, а выше, на столе, — портрет Антона Лободы — первооткрывателя Степнянского угольного месторождения. Ему Архипыч посвятил почти все свои исторические рассказы и повести. А недавно на основе своих прежних книг и брошюр написал роман. Книга толстая, в двух частях. Теперь Архипыч, как говорят остряки–журналисты, пишет третий том: «Лобода и водородная бомба».

— Лободу вы открыли людям, — говорил Сыч, стоя возле шкафа и листая книгу. — Ведь до вас его мало кто знал.

— Всякое открытие сопряжено с риском, — позевывая, отвечал Архипыч. — Проще, конечно, тиснуть брошюру о Тарханове. Тарханов — столп, герой гражданской войны. Исписан вдоль и поперек. А ты попробуй вот так, как я: целину подними.

Архипыч говорил вяло, но легко, не утруждая себя поисками точных, весомых слов. Он как бы делал разбег, «пристреливался» к серьезной беседе и для этого изучал гостя.

— Писатель–историк должен знать детали, тогда он может писать интересно. Ты вот на Сладком озере был. А знаешь ли, что проездом из станицы Луганской в Москву Лобода купался в этом озере и залечил в нем «струпья на теле холопьем»?..

Архипыч с видом победителя откинулся в кресле. В его маслянисто–серых глазах вспыхнул огонек задора, молодецкой удали.

— И что же?

— Как что?.. Представляешь, как засветится образ от такой детали!.. Помнишь, у Чехова: стеклышко бутылки на плотине, и — картина. Деталь — она, брат, как драгоценный камень.

Евгений листал роман о Лободе. Что ни страница, то документы, циркуляры, протоколы дознаний.

— Где вы их брали? — Кого? — Документы.

— А-а… В архивах. Из Каменки, станицы Луганской, из Тынянова шлют. Я, брат, люблю документальность. Красоту характеров моих героев, благородство их душ хочу доказывать свидетельствами современников. Мало ли что может наговорить писатель, но документ не соврет, документ–истина. Попробуй опровергни протокол таможенного чиновника о смертной драке, которая «…имела быть между Лободой и двумя лихоимцами, коварством и побоями желавшими отбить мешок с горючим камнем у царева человека Антона…».

Пусть знает молодежь, как подвижнически благородны и сильны духом были наши деды и прадеды. Вам это полезно будет. У вас, молодых, притупилось понятие о таких вещах, как мужество и честь. Рыцарские чувства вам неведомы. Если бы даже милиция разрешила дуэли, вы не скрестите шпагу с обидчиком, не вызовете на дуэль оскорбителя. Рационализм века измельчает души. А это плохо, это, брат, никуда не годится.

Сыч слушал. Архипыч воодушевлялся:

— Во всем теперь ищут здравый смысл и расчет. Трезвость ума согнула спины, словно сорняк на поле, расцвели угодничество, скрытность, лицемерие. О том, кого прежде называли плутом, мы теперь говорим: «Дипломат». И не поймешь, чего тут больше, уважения или порицания. Человека, дерзнувшего сказать людям правду в глаза, тотчас упрекнем в запальчивости, назовем несерьезным. И хода такому нет. Ни веры, ни почтения. Зато уж тихому, тишайшему — дорога! Как же! Такой не вспылит, не наделает лишнего шума. Очень они удобны для начальников, тишайшие!.. Только вот государство при них остается в накладе.

Сыч было хотел заговорить о статье, но Архипыч его перебил:

— Теперь вы понимаете, какие идеалы хочу я посеять в ваших молодецких головушках?..

Зазвонил телефон. Архипыч нехотя взял трубку.

— Кто говорит?.. А-а, директор музея. Приветствую, Леонид Максимович. Для Лободы зал отвели? Хорошо. Приду. Без меня не оформляйте. Напутаете.

В голосе Архипыча слышалась уверенность. Музей, Лобода… — тут он был хозяин.

Курган прошелся по просторному кабинету, взмахнул театрально рукой:

— Завидую тебе, старик, по–хорошему завидую. Ты правильно начинаешь. В гуще жизни, всегда в бегах, заботах. Спартанская жизнь у тебя, здоровая. Только не будь статистом. Читателю надоела трескотня цифр, тонны угля, окоты, опоросы. Душа истосковалась по живому слову. Люди хотят знать, что хорошо и что плохо в наше время. Все говорят о передовой морали, высокой нравственности, о нормах поведения, но какая она — эта норма? Какая мораль, какая нравственность?.. Глупо же думать, что человек воспитается сам по себе. Нет–нет, все надо рассказывать людям, растолковывать. Мораль — она, как и все на свете, по законам диалектики развивается. Ах, как много еще нами недопонято, недоосмыслено, непроработано нашим умом!.. Добро бы знаний не хватало, а то ведь кого ни возьми из пишущей братии — на лацкане пиджака ромбик висит: то университетский, то инженерный, а то еще какой–нибудь. Вот что обидно — ученые все!