Покорение Крыма - [161]

Хан колебался, метался по дворцовым покоям, безжалостно бил слуг, срывая на них злость и неуверенность. А известия, поступавшие в Бахчисарай, не давали успокоения, ещё больше раздражали, доводили до отчаяния.

Султан Мустафа, воспользовавшись разрывом Фокшанского конгресса, потребовал от Сагиб-Гирея доказать прежнюю верность Порте нападением на русские гарнизоны и грозил, что назначит новым ханом Девлет-Гирея, истребит всех приверженных к России.

Из Карасувбазара весть ещё хуже: князь Прозоровский вышел со своим корпусом из Кафы и направляется к Акмесджиту, от которого до Бахчисарая рукой подать — четыре часа пути.

Сагиб-Гирей в смятении вызвал Абдувелли-агу, крикнул бессильно:

   — Иди к резиденту! Пусть остановит Прозор-пашу!..

А Веселицкий, сидя на скамеечке во дворике, нежась на увядающем сентябрьском солнышке, беспечно, с ленцой, объяснил are:

   — Генерал траву ищет для своих лошадей... Под Кафой трава плохая... От Ак-Мечети свернёт к Козлову.

Абдувелли передал его слова дивану — им никто не поверил.

   — Паша не траву ищет, а наши головы! — вскричал Багадыр-ага. — Не отдадим крепости сами — русские силой заставят!

Сагиб заскользил беспомощным взглядом по лицам чиновников, ждал ответа, поддержки.

Чиновники опустили глаза, покорно склонили головы, и никто не решался сказать слово.

В тишине многозначительно и угрожающе прозвучал голос Джелал-бея:

   — Если хан испортит воздух, то все начнут испражняться.

Аргинский Исмаил-бей подбодрил:

   — Пошли нурраддина с войском!

   — Это же война! — запротестовал Багадыр-ага.

Диван встревоженно зашумел. В глазах хана прежняя озабоченность и неуверенность.

   — У русских пушки! — страшась, предупреждал Багадыр-ага. — У нас ни одной. За два часа они оставят от Бахчисарая обгоревшие руины...

И всё же хан послал нуррадцин-султана Батыр-Гирея навстречу Прозоровскому. Несколько отчаянных наскоков не остановили батальоны и эскадроны. Оставив на пологих склонах убитых и раненых, конница отступила, рассеявшись по холмистой степи.

В Бахчисарае воцарились уныние и страх — все обречённо ждали приближения Прозоровского. Верные туркам мурзы подумывали о бегстве к морю, чтобы, наняв лодки и корабли, покинуть эту проклятую Аллахом землю.

Но Прозоровский, изрядно напугав хана и диван, на Бахчисарай не пошёл. На марше его нагнал нарочный из Кафы с приказом остановиться. Ищущий сражений князь долго вертел в руках измятый лист за подписью генерал-поручика Щербатова, пытаясь в коротких строках найти причину такого приказа...

А причина была в письме Никиты Ивановича Панина, доставленном в Кафу, куда перебрался из окрестностей Бахчисарая Щербинин. В том самом письме, что предписывало Евдокиму Алексеевичу особо не усердствовать в требовании крепостей, но добиться от хана акта о независимости Крыма.

Резоны, изложенные Паниным, были убедительны, но тень обиды всё же легла на сердце Щербинина: получалось, что и его труды, как и прежние усилия Веселицкого, подвергались сомнению.

...А Веселицкий, почувствовав силу ногайцев, решил проигнорировать указание Панина и ещё настойчивее стал обхаживать ордынских депутатов.

В конце октября, поощряемые резидентом, депутаты обратились непосредственно к Щербинину с формальным ходатайством об оставлении за Россией крымских крепостей.

Такое же письмо было направлено Сагиб-Гирею.

Для соблюдения целостности и независимости ногайских орд, говорилось в письмах, «крепости Яниколь и Керчь с тем околичным углом, который почти натурою от сего полуострова отделён, яко способных с их гаваньми мест на содержание в Чёрном море достаточного флота и гарнизона в вечное отдать владение России».

Ногайцы сами, без согласия крымцев, отдавали крепости России!

Положение в Крыму обострилось до предела — ханство стояло в одном шаге от раскола и, вероятно, внутренней войны.

Сагиб-Гирей в очередной раз собрал диван, который, против обыкновения, заседал недолго, тихо, без криков, с какой-то обречённостью.

Багадыр-ага снова убеждал всех в необходимости уступок:

— Как нам уже известно, в Фокшанах турки проявили податливость домогательствам русских послов и при определённых условиях были согласны отдать наши места. Тогда нам помогла неразумность русского паши. В Бухаресте его не будет! А прежний русский посол нового разрыва не допустит... Чести хана будет нанесён ущерб, ежели кто-то за него станет распоряжаться крымской землёй!.. Следует хотя бы внешне сохранить перед всеми государями самовластие хана!

Теперь агу поддержали многие. Даже Мегмет-мурза, который ненавидел русских, понял, что другого выхода нет, и призвал уступить крепости. (Никто из присутствующих, правда, не знал, что в тайной беседе Веселицкий посулил мурзе крупный пансион за содействие).

Диван решил не отдавать судьбу Крыма в турецкие, а тем более ногайские руки и согласился на все пункты предложенного Щербининым договора. В Кафу поехал мурза с предложением возобновить негоциацию в Карасувбазаре.

Но Евдоким Алексеевич, который уже знал от Веселицкого о решении дивана, церемониться не стал — жёстко потребовал немедленно — без всяких переговоров! — подписать договор и акт.