Поклонитесь колымскому солнцу - [10]
Так представлялась мне эта оригинальная охота по рассказам Попова. Я соблазнился и отправился в лес на другой же день. Конечно, сибирских кедрачей в наших местах не было, и белки ютились в голых сучьях лиственниц. Вблизи селений и приисков лес почти извели на строения и топливо, но в той неразведанной глухомани, где довелось скитаться мне и моему спутнику, тайга стояла тихая, нетронутая, могучая…
Колымская белка резко отличается от обычной сибирской: она гораздо крупнее, зимой дымчато-черного цвета с рыжеватой подпалиной по спине и в пушном хозяйстве ценится высоко. Зверек здесь не избалован сибирским изобилием. На Колыме нет кедров с шишками величиной в две беличьи головки и с орехами, которые едва умещаются в беличьих лапах. Поэтому колымская белка не брезгует и крохотными бусинками орешков лиственницы, и грибами, которые она собирает и сушит, ловко нанизывая их на тонкие сучки деревьев. Может быть, борьба за жизнь, более напряженная, чем у сибирской белки, и сделала нашу белку более крупной и сильной, мех ее более стойким и теплым, а шкуру почти черной. Эта защитная окраска хорошо маскирует белку в темных сучьях лиственниц, теряющих на зиму хвою, и помогает ей спасаться от врагов.
Я взял винтовку-малопульку, укрепил короткие широкие лыжи и крикнул Барбоса. Он неохотно поднялся и побрел за мной с явным неудовольствием, которому, однако, не суждено было длиться долго. Недалеко от жилья мы обнаружили белку на вершине высокой прямой лиственницы, и по правилам Барбос должен был поднять морду и лаять, а белка с любопытством свешиваться и подставлять охотнику под выстрел шейку с белым пятном. Однако бестолковый пес уныло свесил морду и ждал, когда кончится эта вздорная, с его точки зрения, затея. Но и белка не уходила…
Я снял теплую собачью рукавицу, вскинул ружье, тщательно прицелился и выстрелил. Белка упала под самым носом собаки. Незадачливый пес испуганно шарахнулся в сторону, но сейчас же снова уселся на задние лапы, чтобы ждать терпеливо и безучастно. Я подбежал к белке. Она была жива и печально смотрела на меня глазами, налитыми болью и слезами. У нее была перебита лапка. Я осторожно уложил зверька в карман теплой оленьей дошки и отправился домой.
Так появилась у нас в жилище живая белка. Она поправилась быстро и прижилась в нашем доме легко и просто. Правда, она не стала совсем домашней, не давалась в руки ни мне, ни Попову, но и никуда не уходила из теплого и сытого жилья, без страха хватала шишки кедрового стланика, которые в изобилии с осени заготовил Попов, и ловко вылущивала вкусные орешки.
Так продолжалось до февраля. Когда начало пригревать солнце, наша белка стала заметно нервничать. Она даже несколько похудела после сытой и неожиданно теплой для нее зимовки.
Попов полюбил белку и привязался к ней. Он почувствовал ее предвесеннее состояние и как-то грустно сказал мне:
— Не удержим белку-то — на волю метит. Подошло ей время детенышей зачинать.
И белка действительно убежала от нас. Солнце пригревало все сильнее, снег в его лучах ослепительно блестел. Попов приоткрыл дверь, чтобы проветрить наше жилье.
С воли пахнуло теплой свежестью. Ее сразу почуяла и белка. Она стремительно бросилась к открытой двери. Попов успел схватить беглянку… Белка вцепилась острыми зубами в палец Попова, он вскрикнул и выпустил ее…
Больше мы нашей черной белки никогда не видели.
Северное сияние
Семнадцатого февраля Попов разбудил меня часов в одиннадцать ночи и сказал:
— Сполохами горит небо-то. Встань! Не каждый день такое бывает.
Я и сам давно хотел посмотреть северное сияние, встал поэтому охотно, оделся, как по тревоге, быстро и вышел.
Через все небо, с северо-востока на юго-запад, протянулись две огромные дуги светящегося беловатым светом тумана. Высоко над головой эти дуги расширялись в какое-то подобие купола. Часам к двенадцати полосы разгорелись ярче, почти до белого свечения. Их вспышки были похожи на огромные куски газовой ткани, колеблемой в лучах прожектора порывами ветра. Еще позднее, часам к двум, в северо-восточном углу неба загорелось огромное полотнище карминного шелка — оно колыхалось, переливаясь смутно-красными красками. Между тем северо-западная сторона неба горела прерывающимися белыми дугами, концентрически следующими одна за другой. В радиальном направлении эти дуги прорезывались вспышками белых сполохов…
Часам к трем из-за сопки поднялась светлая полная луна. Картина резко изменилась: почти в зените ярко светился иззелена-желтый купол. На юго-западе, в треть неба, загорелись красноватые отсветы. На северо-запад, до самого горизонта, полосы светлой кисеи покрыли и потушили огромные полукружия и гигантские радиусы, которыми до этого пылало небо.
Такого я еще никогда не видел. Незабываемое зрелище! Светлое небо. Бледные звезды. Высокая яркая луна. И сильное, окрашенное цветами спектра северное сияние. Мне казалось, что им охвачена половина вселенной.
Я вернулся домой под утро озябший, но потрясенный и прямо с мороза, негнущимися пальцами стал заносить в свою записную книжку подробности только что увиденного. И, бог мой, какая бледная получилась запись! Нет! Я решительно не Ломоносов.
Сборник, выпускаемый к семидесятилетию автора, представляет две основные в его творчестве темы — Колыма и Дон, природа этих двух далеко отстоящих друг от друга, но в одинаковой степени близких сердцу писателя уголков советской земли. Главным героем рассказов является, однако, человек — труженик, разумный преобразователь природы, любящий и оберегающий её.Сборник адресован школьникам среднего и старшего возраста.
Свободно и радостно живет советская молодежь. Её не пугает завтрашний день. Перед ней открыты все пути, обеспечено право на труд, право на отдых, право на образование. Радостно жить, учиться и трудиться на благо всех трудящихся, во имя великих идей коммунизма. И, несмотря на это, находятся советские юноши и девушки, облюбовавшие себе насквозь эгоистический, чужеродный, лишь понаслышке усвоенный образ жизни заокеанских молодчиков, любители блатной жизни, охотники укрываться в бездумную, варварски опустошенную жизнь, предпочитающие щеголять грубыми, разнузданными инстинктами!.. Не найти ничего такого, что пришлось бы им по душе.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.