Покидая Вавилон - [6]

– Приніс, окаянний! Тут в кишені! Ось!

Одинокий посетитель за барной стойкой повернулся на шум и теперь с любопытством наблюдал за парочкой. Доменико ослабил хватку, заприметив выбежавшую к барной стойке официантку. Он приветливо ей помахал и улыбнулся. Затем пригладил сбившиеся волосы и вернулся на своё место.

– Всі приніс! – Лев немедленно похлопал себя по карманам, но вдруг обнаружил, что пальто осталось висеть на вешалке у входа. – В пальто. В пальто! – Он посеменил в его сторону, нащупал вожделенный свёрток и вскоре вернулся обратно с ним.

– Ось! – сказал он, задыхаясь от страха, мгновенно протрезвев. Он положил свёрток на середину стола, но руку не убрал. – Покажи спочатку гроші!

Джованни глянул пронзительным, сверкающим взглядом, от которого у Льва внутри всё сжалось, похолодело.

– Bene![4] – процедил сквозь зубы иностранец и полез в карман. На свет появилась тугая пачка купюр, опломбированная банковской лентой. На глазах изумлённого Льва он надорвал ленту и вырвал из стопки самую верхнюю банкноту достоинством в 200 евро, по вертел ею перед носом собеседника и поспешно спрятал обратно. Лев судорожно сглотнул и убрал руку от свёртка.

Доменико загрёб свёрток и принялся с остервенением рвать хрустящую бумагу. Наконец мелькнуло то, что находилось под ворохом газет – бытовой пластиковый контейнер для хранения еды. Доменико сорвал крышку и непонимающе уставился на Льва. Внутри лежали бутерброды с нарезанной ветчиной, украшенные подвялыми листьями салата.

– Дурна баба! От дурёпа!! – Лев Робертович схватился за голову и заскулил. Затем вскочил как полоумный и бросился наутёк. Сзади громыхали проклятия – голос Доменико захлёбывался и дрожал от безудержной ярости. В выражениях он переходил то на хорватский, то на итальянский. Бледный, со вздрагивающей верхней губой, Лев взлетел вверх по ступенькам, сбил с ног швейцара и, тяжело дыша, понёсся к станции метро.

«Нелепица! Конфуз!! – стучали в голове мысли. – Но лишь бы успеть. Лишь бы успеть, а там всё образуется, всё разъяснится, всё станет на свои места». Отчего не догадался он проверить свёрток? Лев ругал себя за скудость внимания и Валентину, наоборот, за её излишнюю внимательность. «Вот удумала, баба, удружить-то. И ведь когда? Именно сегодня. Взять из кухонного шкафа контейнер, эту чёртову бутербродницу из набора, который он самолично покупал в хозяйственном. Семь предметов, семь, мать их, предметов – одинаковых. Только цвета разного крышки! Ох, зачем он купил эту матрёшку! Зачем?»

Впереди показалась знакомая станция. Но мусорные баки находились с другой стороны метрополитена, и отсюда было не видать, на месте сумка или нет. «Вот же ирония, – исходился желчью Лев Робертович, – положить в сумку треклятые бутерброды и завернуть в газету. Словно, старая ведьма, подсмотрела за ним. И как ловко! Ведь свертки-то один в один». Лев скривился, не то от саднящей покалывающей боли в боку, не то от осенившей его мысли. «Знала! – злобно и раздражительно прохрипел Лев, расталкивая руками недоумённых прохожих. – Виходить, знала і підстроїла, щоб посміятися. Ось, відьма!»

В этот самый момент, скандируя лозунги, по Крещатику неровным строем зашагала группа разношёрстных людей. Впереди идущий высокорослый мужчина средних лет, в кожаной коричневой куртке и очках-велосипедах, держал над головой плакат, набитый на листе фанеры и изображавший шарж на глав России и Украины. Российскому лидеру художник вложил в уста фразу «всё путём». Путин дёргал многочисленные ниточки, ведущие к марионетке, сильно смахивающую на Януковича. Скандировавшие – было их всего человек около тридцати-сорока – держали в руках отпечатанные на принтере белоснежные листки с текстом и громогласно читали написанное: «Хочеш бути справжнiм європейцем? Почни зi своєї культури! Говори "дякую", "будь ласка" та "пробач". Не осуджуй iнших за мову спiлкування чи зовнiшнiй вигляд. Стань частиною терезої нації. Європа починається з тебе! Yes, ЄС!»

Речитатив выходил из ряда вон как плохо, хотя, очевидно, что протестующие честно старались. Революционный настрой постоянно портили разные бытовые мелочи: то шнурок у кого-то развяжется и хор тут же спотыкался из-за одного, а то и целые группки по несколько человек откалывались от строя в желании перекурить. Ко всему прочему накрапывающий дождь разбавлял шествие пустыми прорехами в строю и до места массовых митингов рисковали дойти не все.

Лев врезался в толпу, подминая левый фланг, и со всего размаху полетел на землю, увлекая за собой сразу пятерых. Пальто напитало влагу с лужи и в боку неприятно захолодило.

– Чорт! – выругался Лев и в ту же секунду получил смачный удар кулаком по скуле. – Що ж ти, паскудо, витворяєш? – рассвирепел он, схватившись рукой за лицо.

– Це, що ти ти, гнида, витворяєш? – Ударивший вскочил на ноги и больно пнул в бок Льва Робертовича.

– От мерзота! – поддержал другой. – Хлопці, це провокація!

Толпа взревела и сразу несколько человек принялись наотмашь бить лежащего на земле и корчащегося от боли Льва. Инстинктивно закрыв лицо руками, Лев Робертович думал о сумке. Он не мог видеть её и не знал, на месте ли она ещё. Но встать и дойти до неё уже решительно не было никакой возможности – озверевшая толпа, разглядев в спившемся букинисте провокатора, с оглушающей жестокостью добивала противника. Во рту стоял отвратительный металлический привкус крови, а голова сотрясалась от мощных ударов. Последнее, что запомнил Лев Робертович, это испачканные кровью и грязью отпечатанные на принтере листки, в беспорядке лежащие на асфальте перед ним. И строчки, отзывающиеся эхом в унисон ударам: "дякую", "будь ласка", "пробач".