Покидая Аркадию. Книга перемен - [31]

Ефим толкнул коленом дверь, и они проскользнули в прихожую, потом на цыпочках прокрались в гостиную. Из-за двери за лестницей, которая вела наверх, доносились голоса. Ефим лег на пол, попытался заглянуть в щель под дверью, но разглядеть ничего не смог. Встал, прошептал: «Только не останавливайся», ударом ноги открыл дверь, Венера вскинула браунинг, держа его обеими руками, и открыла огонь.

– Хватит, – сказал Ефим. – Хватит!

Он осторожно приблизился к майору – пуля разнесла ему голову, заглянул под стол – второй мужчина еще дергался. Кивнул Венере. Она выстрелила мужчине в голову.

– Ну как? – спросил Ефим.

– Нормально, – сказала она, облизывая губы. – Волосы дыбом.

– Ключи, – сказал Ефим.

Она вытащила из брючного кармана майора ключи, сняла с Ефима наручники.

– Надо сваливать, – сказал Ефим.

– Наверху кто-то есть, – сказала Венера. – Слышишь?

Они осторожно поднялись наверх, Ефим взял у Венеры пистолет, толкнул дверь.

В комнате было темно, но кто-то там был.

– Хто там? – услышали они старушечий голос. – Хто там есть?

Ефим щелкнул выключателем – под потолком вспыхнула плоская люстра.

У окна в кресле сидела древняя старуха в платочке. По тому, как она смотрела на него, Ефим понял, что старуха слепая.

– Вы хто? – спросила старуха.

– Этого, бабушка, мы и сами пока не знаем, – с облегчением сказал Ефим. – Ты тут одна? Больше никого тут нет?

– Хто вы? – снова спросила старуха.

Ефим выключил свет, закрыл дверь, повернулся к Венере.

– Это ты убила Адель?

– А могла бы?

– Могла, – сказал он. – Я думаю, могла бы.

– Спасибо, – сказала Венера.

– За что?

– Что подозреваешь меня, а не Шварца. И не Китайца. И вообще.

– Ладно, проехали, – сказал Ефим.

– Дальше что?

– Скоро придут свиньи и все сожрут, а пока жизнь наша…

– Свиньи?

– Неважно, – сказал он. – Пойдем. Деньги там же?

– Да.

Они спустились во двор, вышли за ворота.

– Теперь куда? – спросила Венера.

– Туда, – сказал Ефим.

Он взял ее за руку, и она вздрогнула, и Бог вздрогнул…

Девушка с юга

Старик наткнулся на девушку в овраге – она спала под кустом орешника, на спине, широко раскинув ноги и руки. В лесу так не спят. В лесу спят иначе – сидя или на боку, а если и на спине, то недолго. А девушка спала долго, лежала совершенно неподвижно, как мертвая или пьяная. Но от нее пахло не алкоголем, а крепким потом. Чужая, подумал старик. Илья Ильич Абаринов знал в округе всех женщин – в девяти случаях из десяти это были ветхие старухи. А этой лет семнадцать-восемнадцать. Может, меньше. Она не была похожа на москвичку, приехавшую погостить у бабушки. Городские не умеют спать в лесу. А эта спала крепким сном, не обращая внимания на черных крупных муравьев, сновавших по ее лицу, шее, рукам. Пятки у нее были черные, растрескавшиеся – долго шла босиком. Одета не пойми во что, похоже скорее на мешок, чем на платье.

Девушка вдруг открыла глаза, села, почесалась – запах пота усилился – и посмотрела в ту сторону, где под корягой притаился старик с ружьем. Потянула носом – как зверь, подумал Илья Ильич, – и вскочила. В руках у нее был небольшой узелок, который, видимо, лежал в высокой траве. Старик опустил голову, а когда поднял, девушки на поляне не было. В той стороне, где она скрылась, птичьи голоса на несколько мгновений затихли…

Через час он ее нашел. Она напала на малинник и принялась поедать ягоды жадно, без разбора, зеленые и спелые. Потом напилась из ручья, встав на четвереньки. Потом встретила косуленка, протянула руку, но он бросился от нее наутек, как от хищного зверя. Потом присела за кустом, чтобы опростаться, а узелок положила рядом.

Она шла на северо-восток, прихрамывая и редко огибая препятствия, прямиком через муравьиные кучи, вброд через ручьи и речушки, иногда по пояс в крапиве, босиком по колючкам, напролом через бурелом, и когда выбиралась на солнечную поляну, то казалось, что девушка вся охвачена дымным пламенем, а за нею тянется шлейфом запах гари – запах беды и горя, и хотя это чувство было неопределенным, смутным, оно беспокоило старика все сильнее…

Вскоре после полудня она вышла к озеру, спрятала узелок под кустом и не раздеваясь бухнулась в воду. Плавать она, похоже, не умела – барахталась на мелководье. Искупавшись, вылезла на берег, взяла узелок и направилась к хутору – его гонтовые крыши виднелись за деревьями.

Старик опередил ее.

Девушка остановилась, увидев Абаринова, который сидел на крыльце, и уставилась на карабин, лежавший у старика на коленях.

От нее разило потом – Илья Ильич за два метра чувствовал ее запах.

– Чего надо? – спросил он.

– Ничего, – ответила она хриплым голосом.

– Ладно, – сказал он. – Но ты воняешь.

Она кивнула.

– Надо тебе в баню…

Девушка снова кивнула.

Она не выглядела испуганной – скорее равнодушной. Может быть, от усталости.

– Давно идешь? – спросил старик.

– Давно.

– Что там у тебя?

Он кивнул на узелок.

– Голова.

Девушка подняла узелок повыше.

– Чья?

– Папина.

– Тухлая, что ли?

– Нет, – сказала она. – Я ее в капустные листья завернула. А теперь она сухая, больше не пахнет.

– Ладно, – сказал старик. – В дом с этим нельзя. Сиди здесь.

Она села на скамейку рядом с крыльцом, положила рядом с собой узелок.