Пока жива любовь - [6]

— И вы отдали ему брошь?

— А что мне оставалось? Если б я не был с такого похмелья, я бы ему показал, я бы ему …

— Ну хорошо, хорошо, мистер Каннингхем, покажете ему в следующий раз, скажите мне лучше, почему вы были так уверены, что ваша мать не вернется к себе в номер и не застанет там вас, роющимся в ее чемоданах?

— Этого не могло быть. На то, чтобы обойти курительные комнаты, заглянуть _ в бар, ресторан и танцзал, ей бы потребовалось не менее двадцати минут, так что запас времени у меня был достаточный.

— А если бы она сразу встретила внизу мистера Крес-пи и вернулась бы с ним в свой номер?

— А-а, лейтенант, так бы сразу и сказали, к чему вы подбираетесь, а то ходите вокруг да около. Вам нужно знать, где' был Тони в то время, когда мой щедрый дядюшка купался со своей женой при луне?

— Ну, скажем так, я хотел бы знать, не видели ли вы Антонио Креспи с полуночи до полпервого ночи с семнадцатого на восемнадцатое мая. Такая формулировка будет более корректной.

— Я могу сказать вам, где я его видел до двенадцати ночи. Я как раз посмотрел на часы, когда ко мне в номер начала ломиться моя маменька.

— И где же?

— В триста шестнадцатом номере, в постели моей сестры. Примерно в полдвенадцатого я услышал стук в дверь ее номера. Что за черт, думаю, нас же здесь никто не знает, кто это может прийти к моей сестре в такое позднее время? Выхожу на лоджию, сажусь на перила, перегибаюсь через перегородку между моей и ее лоджией и вижу, что Тони запирает изнутри дверь, а Мери уже в постели. Ну, думаю, и темпы. Не могла же она раздеться за минуту, видать, у них все заранее договорено было. А уж какой фокусницей оказалась в постели моя невинная сестричка ... Я такое разве только после бутылки виски мог бы вообразить. — Роберт гадко захихикал, осторожно трогая пальцем под носом — не течет ли опять кровь. — Тут вдруг стук ко мне в дверь — маменька собственной персоной. Только я закрыл за матерью дверь, слышу она к Мери стучится. Вот, думаю, будет сейчас потеха.

— И что же?

— В том-то и дело, что ничего. Когда мать зашла к Мери в номер, то Тони там уже не было, как не было и его одежды.

— А потом что было?

— А потом я поднялся к матери за брошкой и так и не узнал, куда делся Тони из номера.

— Ну что же, мистер Каннингхем, поскольку заявления от вашей матери о краже у нее броши не поступало, то эта история остается вашим внутрисемейным делом. От себя могу пожелать, чтобы следующее подобное дело не привело вас на скамью подсудимых, хотя, судя по всему, это рано или поздно случится.

С Антонио Креспи следователь беседовал на веранде отеля. Наступающий вечер смягчил резкие блики океана, притушил краски разноцветных пляжных зонтов и кабинок для переодевания. В багряном свете заходящего солнца лицо Креспи выглядело усталым и не таким уж и молодым.

— Послушайте, мистер Джексон, — говорил он, уже не в первый раз повторяя одно и то же, — я не понимаю, чего вы от меня хотите. Говорю вам, я был у себя в номере с двадцати трех ноль-ноль и никуда из него не выходил до утра.

— Тогда почему же миссис Каннингхем искала вас по всему отелю около полуночи?

— С чего вы взяли, что она меня искала? Спросите у нее самой, и она скажет, что не в ее привычках искать своих слуг. Я понимаю, вам нужно закрыть дело, но повесить на меня этот труп вам не удастся. Хочу вас честно предупредить — не ориентируйтесь на меня, потому что, если припрете меня к стенке, я назову свидетеля, который подтвердит, что я был с ним с полуночи до часу ночи. Так что лучше не тратьте на меня время и силы.

— Ваш свидетель — это Мэри Каннингхем?

— Черт побери! Откуда вам это известно, мистер Джексон?

— Скажу вам больше, мне даже известно, что до прихода в триста шестнадцатый номер Марты Каннингхем вы находились в постели ее дочери, а вот куда вы делись потом из номера, я хочу узнать.

— О господи, лейтенант, да никуда я из номера не девался. Если бы я знал, что вы в курсе моих отношений с Мери, то я бы давно сам все рассказал. Я же боюсь единственно того, что старуха узнает об этом и попросит меня из дома. Когда она постучалась к Роберту, мы с Мери сразу поняли, что после него она придет к нам, поэтому я взял свою одежду, туфли и залез под кровать. Там и пролежал, пока старуха не ушла. Между прочим, горничная на нашем этаже получает деньги зазря. Под кроватью полно пыли. Вот когда я в такой ситуации оказался пару лет назад в "Хилтоне" в Чикаго ...

— Ладно, ладно, Креспи, потом опишете в своих мемуарах. Ответьте лучше, во сколько вы ушли из триста шестнадцатого номера.

— Около часа ночи. Я бы и раньше ушел, да Мери не хотела отпускать, пока не показала всего, что умела. Клянусь мадонной, если ее мамаша была в молодости такой же, то я очень жалею, что встретил ее не тогда, а сейчас.

— А вы шутник, Креспи. Скажите, Мери Каннингхем подтвердит, что вы были у нее до часу ночи.

— Святой Антонио! А почему же нет? Можете пойти и спросить ее сами, она-то свою мамашу не больно боится.

Лишь поздно ночью у себя в номере Генри Джексон закончил прослушивать сделанные им за день магнитофонные записи свидетельских показаний. Картина для него складывалась безрадостная. С момента убийства прошли сутки, а у него не было даже реального подозреваемого. В семействе Каннингхемов, включая Антонио Креспи, все имеют убедительные алиби. Остров, за весь день никто не покидал ни на пароме, ни на лодке, и из теперешних постояльцев отеля ни один не подходит на роль наемного убийцы. Нет, убил кто-то из своих, но кто? Вообще появление семьи Каннингхемов на Грин-Айленде под вымышленным предлогом явно не случайно. И откуда Марта Каннингхем вообще могла узнать о том, что ее брат с женой (как она думала) находится здесь? Стоп! От осенившей его догадки Генри Джексон вскочил с кресла и принялся мерить комнату из угла в угол быстрыми шагами. А что, если звонок Марты Каннингхем не был вымышленным?! Что, если убийца специально вызвал всю милую семейку на Грин-Айленд, чтобы попытаться обвинить в убийстве Роберта или Креспи и отвести тем самым подозрения от себя? Так-так, если потянуть эту ниточку, то многое становится объяснимым. От волнения Джексон начал хлопать себя по карманам, забыв, что уже год как бросил курить, потом быстро сел к столу и стал набрасывать на листе бумаги основные моменты только что родившейся в его голове новой версии.