Пока течет река - [136]

Рита дотронулась острием ножа до бледно-желтой оболочки, и та разом лопнула.

Хлынули воды.

Новорожденный мальчик открыл глаза и разинул рот, изумляясь воздуху и миру, в который он приплыл.

Отцы и сыновья

Копыта Флит расплескивали воду. Тускло-серая гладь расстилалась вокруг, тревожимая только их движением. Армстронг думал о мелких зверушках, всяких полевых мышах и ласках, надеясь, что им удалось найти спасение на возвышенностях. Он думал о птицах, ночных охотниках, лишившихся привычных угодий. Он думал о рыбах, которые потеряли речное русло и очутились среди травы на глубине всего нескольких дюймов, в компании Армстронга и его лошади. Он надеялся, что Флит не наступит на какую-нибудь живую тварь, заблудившуюся на местности, которая сейчас не принадлежала в полной мере ни воде, ни суше. Он надеялся, что с ними все будет хорошо.

Но вот они достигли старого дуба, росшего на берегу напротив Сивушного острова.

Сквозь шум дождя Армстронг услышал новый звук. Когда он повернул голову в ту сторону, от ствола дерева отделился темный силуэт.

– Робин!

– Почему так долго?

Армстронг спешился и разглядел в полумраке своего сына, который зябко поводил плечами и дрожал от холода в своем тонком пиджаке. Первую фразу он произнес резко, с этакой мужской бравадой, но дребезжащие нотки в голосе свели на нет весь эффект.

Армстронг на миг инстинктивно почувствовал сострадание, но ему тотчас вспомнилась кровавая полоска на шее дочери.

– Напасть на свою родную сестру, – произнес он сурово, покачивая головой. – Уму непостижимо…

– Это мамина вина, – сказал Робин. – Если бы она сделала, как я просил, этого бы не случилось.

– Ты обвиняешь свою мать?

– Я обвиняю ее во многих вещах, включая и эту.

– И ты еще смеешь перекладывать свою вину на нее? Твоя мать – лучшая женщина на свете. Чья рука приставила нож к горлу Сьюзен? Чья рука держит этот же самый нож сейчас?

Молчание. А затем:

– Ты принес деньги?

– О деньгах поговорим позже. Сначала надо обсудить другие вещи.

– У меня на это нет времени. Дай мне деньги, и я уйду. Нельзя терять ни минуты.

– Что за спешка, Робин? Кто за тобой гонится? Что ты наделал?

– Долги.

– Так возьмись за дело и заработай деньги, чтобы рассчитаться с долгами. Возвращайся на ферму и трудись вместе со своими братьями.

– Трудиться на ферме? Это ты можешь вставать в пять утра каждый день и кормить свиней в темноте и холоде. А я создан для другой жизни.

– Тебе придется заключить соглашение со своим кредитором. Я не могу выплатить всю сумму сразу. Это слишком много для меня.

– С ним джентльменских соглашений не заключишь. Это не какой-нибудь банкир, готовый пересмотреть условия. – Он издал невнятный звук: то ли усмехнулся, то ли всхлипнул. – Дай мне деньги – или отправь меня на виселицу… Тсс!

Оба навострили слух. Ничего.

– Деньги, скорее! Если я не уберусь отсюда этой ночью, то…

– И куда ты отправишься?

– Да хоть куда. Главное, подальше. Туда, где меня никто не знает.

– И оставишь столько вопросов без ответа?

– На это у меня нет времени!

– Расскажи мне правду о твоей жене, Робин. Расскажи правду об Алисе.

– Разве это сейчас имеет значение? Они мертвы! Они трупы. Их нет.

– И ни слова сожаления? Или раскаяния?

– Я рассчитывал на солидное приданое! Она говорила, что ее родители немного поворчат, а потом простят нас обоих и завалят деньгами. Вместо этого она оказалась камнем на моей шее. И теперь она мертва, а девчонку она утопила – что ж, туда обеим и дорога.

– Как у тебя язык повернулся сказать такое?

Тонкий дрожащий силуэт внезапно замер.

– Ты это слышал? – спросил Роберт, понизив голос.

– Ничего не слышу.

Его сын еще несколько мгновений прислушивался, а потом вновь повернулся к Армстронгу:

– Если он еще не здесь, то скоро будет. Дай мне деньги, и разойдемся.

– А что с этой девочкой из «Лебедя»? Той, которую ты долго не объявлял своей, но и не отказывался от нее. А потом устроил целый спектакль на летней ярмарке. Расскажи мне об этом.

– Ну вот, опять ты за свое! Неужели ты до сих пор не понял, что меня интересует лишь одно – то, что сейчас лежит в толстом кошельке на твоем поясе.

– Значит, она нужна была тебе только ради денег?

– Да, я хотел вытянуть деньги из Воганов. Когда я встретился с ними в «Лебеде» тем вечером, мне с первой же минуты стало ясно, что Воган не считает ее своей дочерью. Она просто не могла ею быть. Я это знал, и он это знал. И я понял, что тут можно неплохо поживиться, только сперва надо прикинуть, что к чему. Тогда я хлопнулся в обморок – то есть это они так подумали – и тут же на полу обмозговал это дельце. Они хотели получить девчонку, и у них водились деньжата. А я хотел получить деньги и мог предъявить права на девчонку.

– Точнее, притвориться, будто имеешь на нее какие-то права, а потом продать ее?

– Воган уже был готов раскошелиться, но мама вдруг отослала девчонку обратно, и теперь ему не нужно ничего платить. А я влез в долги – все по ее милости.

– Не смей говорить плохо о своей матери! Она учила тебя правильным вещам. И если бы ты лучше слушал ее в детстве, то мог бы вырасти достойным человеком, а не тем, кто ты есть сейчас.

– Но сама-то она не всегда поступала правильно, разве не так? Она только болтала об этом! Может, я и стал бы более порядочным, будь сама она порядочной женщиной. Так что я возлагаю вину на нее.