Пока подружка в коме - [45]

– Как там мои?

Плотину прорывает.

– Я… я ведь их так изводила! Я плохая, я ужасный человек, а ты – ты теперь проснулась, мамочка… моя настоящая мама.

Карен пошевелиться не может. Но это ей сейчас и не нужно – она не сводит глаз с ревом ревущей девчонки, что лежит, прижавшись к ее правому боку.

– Я и не думала, что ты можешь проснуться, а ты, ты вот – здесь, со мной. Какой же скотиной я была по отношению ко всем.

Меган слезами размазывает тушь и тени. Ее глаза теперь представляют и вовсе жуткое зрелище.

– Тс-с-с, тихо, – шепчет Карен. – Все, все. Я здесь, я с тобой.

Сама она пытается понять причину этого взрыва эмоций. Мама?

– Меган, ты назвала меня мамой?

– Да, потому что это ты. Ну, ты и есть моя мама.

Карен близка к обмороку.

– Что ты несешь? Что ты ме… О господи!

Тогда, на горе Гроуз, с Ричардом? Не может быть.

– Я так хотела поговорить с тобой. Все эти годы. Скажи, тебе нравится панк-рок? Его сейчас снова слушают.

Последний вопрос отвлекает Карен от сводящих с ума мыслей. А Меган вдруг срывается на какой-то дурацкий разговор про «Buzzcocks» и «Blondie». Карен тем временем пытается собрать воедино все доступные ей фрагменты реальности. Она замечает, что в палате нет зеркала. По упавшим на глаза волосам она понимает, что поседела. Несмотря на свою неподвижность, несмотря на то, что у нее самой разум, образ мыслей семнадцатилетней девчонки, она чувствует, что ей нужно быть старшей, более взрослой по отношению к Меган.

Пока она обдумывает все это, Венди считает ее пульс, смотрит на приборы. В коридоре полно людей – сестры, санитары, нянечки – все гудят, как пчелиный улей. Новость мгновенно разносится по больнице. Внизу в холле один из посетителей, друг кого-то из пациентов, звонит в редакцию местной газеты. Венди просит сотрудников выйти из палаты.

Карен вдруг говорит:

– Слушай, Венди, здесь что-то не так. Сейчас, подожди. Я скажу. Да, вот: что вы здесь делаете? Выходной день, рань несусветная. Вы что – знали, что я… что это должно произойти?

– Вообще-то нет, – качает головой Венди, признавая странность такого совпадения. – Даже предположить не могли.

Тут в разговор врывается Меган, ей словно не терпится поделиться свежей сплетней:

– Гамильтон и Пэм вчера вечером хватили лишку героина. Передозировка. Они сейчас в реанимации. Понимаешь, они теперь – законченные наркоманы! Лайнус отмечал Хэллоуин вместе с ними, он их сюда и приволок. А Венди час назад их с того света вытащила.

– Ой, спасибо тебе, Меган, – мотает головой Венди.

Карен молчит, потом спрашивает:

– Они колются героином? И это называется – тридцать четыре года? Они же взрослые люди. Это в мои годы еще понятно, а тут…

– Знаешь, сколько сейчас везде героина, – вздыхает Лайнус.

– Понятно.

Все красивые слова, когда-то заготовленные Лайнусом и Венди на случай пробуждения Карен, куда-то делись – фьюйть! Вместо этого они говорят о какой-то ерунде.

– Эй, Венди, я теперь как – курю или нет?

– Нет, зайка, бросила ты эту гадость, – улыбается Венди, а затем, скорее сама себе, чем кому-то, говорит: – Знаешь, я ведь действительно не понимаю: странное какое-то совпадение – Гамильтон с Пэм, Меган, Лайнус и вот теперь ты. Не хватает только Ричарда. Но чует мое сердце, скоро и он припрется.

Карен смотрит на свою руку – кожа, обтягивающая кость, – узница концлагеря – лучше было не смотреть.

– Черт. Ты только посмотри на меня! Венди, я ведь собиралась на Гавайи. Худела! Вот ведь, блин, исполнились желания. На кого я похожа? Богомол, да и только.

Карен на удивление объективно и достаточно спокойно оценивает себя – свое тело, свое состояние. Она смотрит на Венди, а затем вдруг сладко зевает.

– Эй, Венди, ты что? А, испугалась, что я зеваю? Да ну, не бери в голову. Я просто поспать хочу. Нет, все нормально. Просто поспать. Больше я так не отключусь, я знаю.

Карен подмигивает. Откуда, откуда она знает? Венди опять спрашивает ее, как она себя чувствует.

– Голова немного кружится, – отвечает Карен, – и еще очень хочется пить. Лимонада нет? Пересохло у вас тут все, в вашем девяносто седьмом. Ой, да у меня трубка в пупке!

В коридоре слышится какая-то возня, и через минуту в палате появляется прихваченная кем-то из дома банка газировки с соломинкой.

– Язык, – шепчет Карен, – словно со всех сторон ватой обложили. Лайнус, ты не съездишь к моим? Не хочу, чтобы им по телефону сообщали. Сделаешь?

– Конечно.

– Хорошо. Только, когда они приедут, если я буду спать, не будите меня… – Пауза. – Глупо это, наверное. Но все равно – пусть подождут. Я проснусь, скоро.

Меган целует Карен в щеку, потом снова ложится с ней рядом.

Венди внимательно следит за всеми показаниями приборов, за общим состоянием Карен. Пока выходит, что все, учитывая, разумеется, исключительность случая, идет абсолютно нормально. Меган прижалась к спине Карен – как индейский младенец у мамы на закорках.

– Смотри, у меня твои ногти, – говорит Меган. – И твои волосы. Ну, твои чуть поседели, но это ерунда. Мы их с тобой вместе покрасим. У меня подруга есть, Дженни, она умеет.

– А почему ты вся в черном? – спрашивает Карен.

Меган снова чувствует себя дитем малым. Ей вовсе не улыбается рассказывать маме о том, что ей нравится имидж Смерти, ради чего, в общем-то, и надеваются сплошь черные шмотки.