Пока подружка в коме - [30]

В ту осень я тоже переехал к Лайнусу. Я потерял водительские права и был вынужден ездить на такси, что давало мне отличную возможность пить еще больше. Пьянство превратило меня в никудышного работника, я остался без гроша, и вскоре мне уже потребовался тихий недорогой аэродромчик для аварийной посадки. Лайнус выделил мне комнатуху в цокольном этаже – с висевшей под низким потолком одинокой лампочкой и окошком, которое лоб в лоб смотрело на сарай, где Лайнус хранил свои инструменты.

– Сдается мне, – сказал Лайнус в тот день, когда состоялся «переезд», – что ты пьешь, чтобы убить время, пока Карен не проснулась. Я прав?

Я сказал ему, чтобы он не лез не в свое дело, хотя скорее всего именно в его словах и крылась правда.

– Не только в этом дело, причин хватает, – поспешил я добавить.

Мы еще немного побеседовали на тему моего пьянства, словно речь шла о простуде.

Я последним из нашей компании вернулся в наш родной район. Гамильтон переехал к Пэм. Дела у всех нас шли неважнецки. Этакий кружок неудачников. Как-то мы с Пэм гуляли по лесу, и она спросила меня о том, куда нас отнести:

– Ричард, вот ты скажи: мы добились чего-то в жизни или наоборот? Вроде бы работаем, что-то делаем, но… чего-то не хватает.

– Внутренняя пустота, наверное.

Послышался скрипучий голос какой-то птицы.

– Да нет, я так не думаю. Детей, правда, ни у кого нет – это, наверное, что-то значит. Ой, извини. Вот дура. Совсем забыла про Меган. Ничего, я тоже рано или поздно обзаведусь малышом. Ты как-то сказал мне очень правильную мысль, ну, процитировал строчку с открытки Лайнуса. «Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой». Почему так?

Начал накрапывать дождь.

– Я думаю, потому, что мы только живем в этом мире, но не меняем его. Хотя нет, не так. Мы ведь зачем-то родились – значит, мы часть какого-то важного плана.

Мы пошли дальше.

Все мы проснулись через одинаковое (примем за х) число лет после юности, какие-то склизкие и загрубевшие. Возможность сделать выбор еще есть, но она уже не кажется безграничной. Веселье стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике. Мы как-то незаметно оказались посреди преждевременной осени жизни – никакого тебе янтарного бабьего лета, никаких красот, а сразу – мороз, зима, бесконечный, все не тающий снег.

В глубине души я рвался растопить этот снег, я хотел изменить ход вещей в этом мире. Я не хотел стареть раньше времени.

Мы подошли к длинному прямому участку тропинки. Пэм сказала:

– Смотри.

Она профессиональной походкой манекенщицы прошла по воображаемому подиуму.

– Келвин Кляйн. Милан. Осенняя коллекция девяностого года. О чем я думаю, выходя на подиум? Я волнуюсь, не слишком ли тощие у меня ноги, достанется ли мне после показа халявный кокаин… Внутренний мир супермодели – это тебе не шутка!

Мы перебрались через ручей и пошли по его мшистому берегу под лучами солнца, пробивающегося сквозь тучи.

В тот вечер я напился под предлогом того, что дома никого не оказалось и по телефону было никого не вызвонить. Я переживал заново разговор с Пэм и чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо. Я старел, я был один и, самое главное, я не видел ни единого шанса, что когда-нибудь это изменится.

Я не помню, что было после того, как я открыл вторую за вечер бутылку водки (тут уж мне давно было не до тонкостей вкуса… залить бы побыстрее, да чтоб зацепило). Наутро я проснулся головой в унитазе – словно кусок мяса на колоде мясника. Я, оказывается, наблевал на, а затем и в музыкальный центр, порвал цепь велотренажера и обгадил – в прямом смысле – все постельное белье, частично обтерев его об стены. Как и когда – в моей памяти ответа не было.

Венди зашла ко мне и стала говорить, когда я еще валялся на полу. Затем пришел Лайнус. Венди сказала:

– Ричард, так больше нельзя.

Лайнус наполнил ванну, и вдвоем с Венди они положили меня в воду. Пока я отмокал, все еще слегка пьяный, они убрали мою комнату. Черное злобное похмелье уже раскалывало мой череп изнутри. Меня запихнули в джип «тойоту» Венди и отвезли к ней в больницу. Это был конец.

– Я хочу умереть! – кричал я Венди.

– Нет. Не хочешь, – спокойно отвечала она.

– Я хочу туда, где Карен!

– Нет.

– Я хочу!

– Тебе туда нельзя.

– Мне нужно!

– Заткнись, будь мужиком, – прикрикнул Лайнус. – Пора взрослеть, Рич.

Накануне Нового 1992 года мы забрались в холодную, как иглу, кухню Лайнуса и, сидя за пластмассовым столом, лениво перебрасывались в покер, стараясь придать этим посиделкам благородный оттенок в связи с тем, что мы – такие хорошие – сумели сохранить дух нашей компании, несмотря на всякие проблемы и сложности в прошлом.

В окна изо всех сил барабанил дождь. Мы сидели при свечах – без обычного света. Его Сердитость Гамильтон был отмечен особым знаком – гипсом на ноге: его он заработал месяцем раньше, сорвавшись с тридцатифутового обрыва. А еще не так давно его застукали на том, что он «одалживал» у фирмы кое-какую взрывчатку, и, разумеется, предложили уйти по-хорошему до того, как его уволят. Его жизнь если и не была разбита вдребезги, то уж точно дала изрядную трещину.

Я позволил себе спросить:

– Вот скажи мне, на кой хрен тебе понадобились эти детонаторы и пластид? Что – супермаркет решил взорвать?