Пока нормально - [9]
– Библиотека открывается только в десять, – сказала она.
– Совершенно верно, – ответил мой старикан, который еще слегка отдувался.
– Мистер Пауэлл… – начала она.
– Только сегодня, – оборвал ее он.
– Вы не понимаете, что значит «только сегодня». Сколько раз вы пускали сюда раньше времени дочку Спайсера, заявляя мне, что это произойдет «только сегодня»?
– И она когда-нибудь поблагодарит нас, посвятив свою первую книгу Мэрисвилльской бесплатной публичной библиотеке. – Мистер Пауэлл повернулся ко мне. – Возможно, и ты сделаешь то же самое. А теперь – могу я тебе чем-нибудь помочь?
Я покачал головой.
– Лучше я сам посмотрю.
Он кивнул.
– На твоем месте я начал бы с девятисотых номеров, вон там, – сказал он. – Но это потому, что я всегда был особенно неравнодушен к биографиям.
Я не стал смотреть девятисотые номера. Сначала я заглянул на полки с пятисотыми – они сразу нагнали на меня скуку, – потом перешел к шестисотым, которые оказались гораздо скучнее, хотя этого и трудно было ожидать. Семисотые были поинтересней, и я перелистал их целую кучу, стараясь найти там картинку с Полярной Крачкой. Но не нашел.
Наверное, вы удивляетесь, почему я сразу не поднялся к той большой книге на второй этаж. Я ведь из-за нее сюда пришел, а не из-за каких-то дурацких биографий с девятисотыми номерами, правда? Думаю, мне просто не хотелось, чтобы миссис Библиотека-Еще-Закрыта опять посмотрела на меня как на то, что прилипло к подошве ее ботинка. Не хотелось и все.
Так что я болтался у стеллажей с семисотыми номерами и искал там крачку до тех пор, пока не увидел, как мистер Пауэлл идет к дверям и отпирает их, чтобы впустить внутрь огромные толпы людей, которые ждали на лестнице и, наверное, заняли все ее шесть ступенек, и кое-кто правда вошел, и в библиотеке загудели голоса, которые подхватывало эхо от мрамора, и миссис Мерриам нацепила на нос очки и стала принимать книжки и просить народ говорить потише, и я пересек вестибюль и поднялся на второй этаж.
Сюда еще никто не заходил, поэтому свет пока не зажгли. Но Полярная Крачка была на месте и все так же падала. Под косыми утренними лучами – стекла в окнах здесь тоже были желтоватые – вода на картинке казалась темнее, а рябь на ней сильнее. И все тот же испуганный глаз.
Я опять понарошку зажал в пальцах карандаш, которого у меня не было, и стал водить им по витрине, рисуя крылья. Я провел линии от кончиков крыльев вниз, а потом резко назад, к туловищу. Попытался нарисовать перья в шесть рядов, повторяя их в точности такими же в каждом ряду, пока не уперся в тело – черт, они были похожи на мех. Я прямо чувствовал, как над этими плотными перьями свистит ветер. Потом я двинулся по контуру птицы к воде, сделал небольшой поворот вдоль ее шеи – нет, еще меньше – и снова пошел вниз, к воде, до самой последней точки, кончика ее клюва с нижней стороны, где он уже перестает быть клювом и становится воздухом.
И тут зажегся свет.
Мистер Пауэлл.
Опять отдувается. Да еще как.
Он посмотрел на меня, слегка удивленный. (Теперь очки у него больше не болтались на шее – он их надел и потому выглядел уже не таким придурком.)
– Прошу прощения, – сказал он. – Надо было включить свет раньше.
– Ничего, – сказал я.
Он подошел к стеклянной витрине и заглянул в нее.
– Стерна арктика, – сказал он.
Я поглядел на него.
– Полярная Крачка, – сказал я. Пускай не думает, что я такой тупой и даже названий птиц не знаю.
– Правильно, – ответил он. – Где-то тут была маленькая карточка. Ну разве не чудо? Прямо чувствуешь, как она рассекает воздух.
Я промолчал.
– Пора мне перевернуть страницу. Я их переворачиваю раз в неделю. Но если хочешь, могу подождать.
Я пожал плечами.
Он снова посмотрел на эту стерну.
– Пожалуй, лучше подожду, – сказал он.
– А кто это нарисовал?
Он повернулся и показал на картину, которая висела на стене.
– Вот этот человек. Джон Джеймс Одюбон. Почти полторы сотни лет тому назад. – Он снова обернулся к витрине. – Хочешь попробовать нарисовать такую же?
Я покачал головой.
– Нет, я не рисую.
– Никогда не пробовал?
– Я же сказал, не рисую.
– Это я слышал. Но я оставлю книгу открытой на этой странице, и если ты передумаешь или захочешь почитать о художнике, то…
Я повернулся и ушел раньше, чем он успел договорить. Тупой он, что ли? Я ведь ему ясно сказал, что не рисую. Рисуют одни придурки. Девчонки с розовенькими замочками на велосипедах – они, может, и рисуют. А я нет. Он что, не только старый, но еще и глухой?!
Ненавижу этот городишко.
Через неделю меня уже не было перед библиотекой в десять часов, когда она открылась, и если вы внимательно меня слушали, то должны знать почему. Я пришел в «Спайсерс дели» без нескольких минут девять, еще чувствуя во рту вкус яичницы с перцем и солью, которую мать приготовила мне на завтрак. Мистер Спайсер и Лил стояли около двух тележек, и одна из них уже была набита толстыми коричневыми пакетами.
– Пока ты будешь возить первую, Лил соберет вторую, – сказал мистер Спайсер. Он дал мне нарисованную от руки карту, на которой были отмечены дома клиентов, и объяснил, в каком порядке их обходить – этот порядок зависел от расстояния до каждого дома и от того, сколько мороженого в коричневых пакетах. Это было очень толково, потому что температура на улице уже и так приближалась к тридцати, а белая дымка в воздухе говорила, что это еще далеко не предел.
