Пока ночь - [46]

- Неееет!!! - возопил он всеми остатками воздуха, который сумел собрать в легкие, и голос его прозвучал пугающе чуждо и совершенно нечеловечески.

И тут же направление движения изменилось, все происходящие вокруг него процессы начали повторяться в обратной последовательности; при этом возвращение длилось намного короче, чем дорога в предыдущую сторону: может скорость падения возвращающегося Трудного была больше, а может орбита, по которой он перемещался в сей раз, была значительно короче. Потому что он не был в состоянии сравнить обе преодоленные трассы. Те же самые? Другие? Он не знал, хаос победил его окончательно.

Ковер кабинета нежно коснулся его спины; он был у себя, лежал на полу, пялился в потолок. Капкан его выпустил.

Очень долго Ян Герман находился в этой недвижности, просто дыша. Он наслаждался постоянством окружения, в котором ничего не меняется, все остается в одной и той же форме на века: вот это стол, вот это телефон, вот это стул, вот тут книжный шкаф, это вот кресло, окно, штора, стена, люстра, а вот это потолок.

И вот тут потолок заговорил с ним грубыми, топорными губами, шириной почти в полтора метра:

- Я.

19

- Ты, Шниц, - заговорило чудище словами и мыслями Трудного.

- Я.

Очень трудно понять логику безумия, точно так же, как сложно проследить процессы мышления сумасшедшего. Вначале пришлось бы принять их догмы как сои, а это действие иногда просто убийственное для здравого рассудка нормальных людей. Чудище безумия, которое со всеми удобствами уже разместилось внутри Яна Германа, ворвалось туда без всякого насилия. Никакого сражения ведь и не было. Воистину, никто не сходит с ума вопреки своей воле. Хотя, и вправду, у многих подобное случается совершенно незаметно, без какого-либо участия их сознания; точно так же случилось и с Трудным. Он своего чудовища даже и не видал. Один лишь раз услыхал ее шепот, но не узнал его - да и откуда ему было его знать? Теперь-то ничего уже и не поделаешь. Теперь вообще нет никакого шанса ни увидеть его, ни услышать, потому что ты не способен к объективному наблюдению и осмыслению, сам являясь объектом такого осмысления и наблюдения. Невозможно отличить собственных мыслей в своей голове от - тоже собственных, но - подсказанных.

Засмеялся растянувшийся на ковре Ян Герман, всматривающийся в щель губ на потолке.

- Ты, Шниц, ты! Ну конечно же, ты! Сволочь жидовская, вот кто ты есть! Ведь ты убил бы моих детей, убил бы их, правда? Правда?!!

- Самая истинная, - ответили потолочные губы; исходящий из них голос человеческим не был, более всего он походил на хриплые звуки многократно проигрываемых граммофонных пластинок, механические вибрации водопроводных труб. - Только ты не заставишь меня сделать это. Ты сделаешь все, что я скажу, герр Трудны.

Ян Герман вскочил с ковра, вспрыгнул на стол и потянулся рукой к губам Шница. Те исчезли. Он оглянулся - чудище подсказало, куда: губы всплыли из коричневых обоев над стоящим у самого окна креслом.

- Не дури, - сказали губы. - Ты не в состоянии причинить мне хотя бы малейший вред.

Трудны спрыгнул со стола и еще в полете завопил.

- Думаешь, что зазовешь кого-нибудь своими воплями? - издевался над ним Шниц. - Я замкнул всю эту комнату в самом себе, даже самый тихий звучок отсюда не выйдет; и ты сам отсюда не выйдешь, пока не сделаешь того, что следует.

Теперь Трудны бросился к двери. Он был всего лишь в двух метрах от них, как вдруг двери исчезли, а вместо них появился громадный, топорно отесанный в форме параллелепипеда блок коричневой массы, похожей на камень, растопленный адским огнем в самом центре Солнца. Трудны остолбенел. Сейчас он мог только дышать. Сейчас он был похож на дикого зверя, с выдвинутой вперед головой, с подавшимися вперед плечами, вставшего на полусогнутых ногах против всему свету. Он глянул исподлобья на окна: только ведь те были зарыты решетками.

- Шнииииц!!!

- Да слышу я тебя, слышу.

Кровь ударила в голову Яна Германа, а может и совершенно ушла оттуда. Он уже ничего не видел. Во всяком случае - его охватила мрачная и холодная слабость, кабинет завертелся перед глазами, потемнел, запульсировал в этом затемнении и на мгновение исчез; Трудны грохнулся на пол. Защитная реакция организма на психический, а может и физический шок заставила его потерять сознание, а потом очень глубоко вздохнуть. Он подтянул ноги под подбородок, оперся спиной о книжный шкаф. Шум крови в ушах глушил все остальные звки.

- Шниц... - шептал он. - Шниц, ты....

- Я, я, я.

Ну что он мог сказать этому духу еврейского мага? Какие представить аргументы, чтобы нивелировать его угрозы? И вообще, существуют ли какие-то спиритуалистические правила хорошего тона? Уже сами по себе эти вопросы классифицировали Яна Германа как безумца. Чудовище полностью уже овладело им.

- Но на кой ляд все эти подходы? - простонал он. - Зачем? Ведь все это была игра! Эти книжки... Разве нельзя было сразу...? Под угрозой подобного шантажа я и так сделал бы все, что только...

- Не все. Не говори, пока не знаешь. Нет таких святых, нет таких мучеников, которые во имя неких высших истин, пусть даже не знаю сколь возвышенных, пускай даже во имя собственных детей, были бы и вправду готовы на все.