Пока не видит Солнце - [35]

Алена злобно сверкнула своими голубыми глазами и с этого момента со мной не только не разговаривала, но и делала вид, что вовсе не замечает.

В тот день мы долго сидели за обеденным столом, пили чай с московскими сладостями и рассматривали журналы мод, которых Илья привез целый чемодан. Илья оказался харизматичным и талантливым юношей, обладавшим великолепным вкусом и деловой хваткой.

После этой первой встречи мы виделись почти ежедневно. Меня приглашали к ним в гости, а Алена приходила сама. Мы обсуждали открытие нового ателье, помогали искать помещение, выбирали оборудование и разрабатывали дизайн вывески. Мы много общались с Ильей, и я чувствовала его интерес, но всячески старалась дать понять, что мое сердце занято. Через неделю он уехал, а вслед за ним в Москву засобиралась и Алена. Надежда сразу поняла ее замысел и спросила напрямую, не испытывает ли она какие-то чувства к ее сыну, но Алена уверяла, что вдохновилась рассказами Ильи о подиуме, о профессии модели и о Москве.

Моя жизнь стала налаживаться: я впервые почувствовала твердую почву под ногами. Я своими руками создавала изделия, которые с удовольствием покупали клиентки нового ателье. За короткий срок я стала правой рукой Надежды, и она позволила мне обслуживать самых важных клиентов.

Дома тоже все было хорошо. Светлана гордилась моими достижениями, называла меня целеустремленной и трудолюбивой. Наши отношения были теплыми, как никогда, и я сама не заметила, как стала называть ее «мама Света». В этот период и пришло известие о том, что Тихоня выходит из тюрьмы по УДО через месяц. Я была на седьмом небе от счастья. Мне так хотелось быстрее его увидеть, броситься ему на шею, сказать, что я люблю его больше всего на свете! Я считала дни и часы до его возвращения, а вот настроение Светланы, напротив, становилось все мрачнее и мрачнее. Весть о приезде Тихони ее совсем не обрадовала. Она металась из стороны в сторону, словно пытаясь мне что-то сказать, но так и не нашла в себе силы.

Помню, это было субботнее ранее утро. В ворота постучали, и я пошла открывать. Светлана ждала подругу на примерку и я, будучи уверена, что это она, выскочила к воротам в домашнем халате, нечесаная. А когда открыла калитку, замерла – передо мной стоял Тихоня! Широко улыбаясь, он распахнул мне объятия. От восторга у меня закружилась голова, я упала ему на грудь и крепко прижалась.

Тихоня сильно изменился, в нем мало что осталось от того худощавого мальчугана, которым я его помнила. Не помню, чтобы Тихоня рассказывал о проведенных в тюрьме годах – видимо, не хотел меня тревожить. Но по обрывкам случайно брошенных фраз я могла себе представить, в каком аду приходится жить заключенным.

Два дня мы провели на даче у подруги мамы Светы и не вылезали из постели. Я снова испытала те чувства, которые вскружили мне голову в горной юрте. Рядом с Тихоней мой мир растворялся и рассыпался на маленькие осколки. Мне казалось, что я была не здесь, а где-то в далеком космосе, в окружении вечного блаженства и любви. Даже одна ночь любви с Тихоней стоила трех лет ожидания, а я получила в дар целых две!

Время пробежало быстро. В понедельник мне нужно было идти на работу, и я засобиралась. И тут он вспомнил про мою операцию, попросил рассказать, почему открылось кровотечение. Конечно, об аборте в письме я не писала – хотела поговорить с ним с глазу на глаз, и вот этот случай представился.

Если бы я тогда знала, что последует за моими откровениями, то держала бы язык за зубами! Как только он узнал об аборте, то соскочил с кровати и закричал: «Ты убила моего ребенка! Я точно знаю – это был мой ребенок!»

Никакие объяснения на него не действовали. Он начал метаться по дому, как загнанный зверь, круша все на своем пути. Я так сильно испугалась, что забилась в угол и не выходила оттуда, пока он не успокоился. Помню, как он сел на кровать и несколько минут смотрел на меня в упор, словно не веря тому, что я сделала. Но его внешнее спокойствие было обманчивым. Он поднялся, подошел ко мне, кинул прощальный презрительный взгляд, оделся и ушел, громко хлопнув дверью.

Я вернулась в дом к маме Свете, о работе не было и речи. Руки и ноги дрожали от мысли, что я потеряю его навсегда. Я проплакала до вечера, пока с работы не пришла Светлана. Вид у нее был растерянный, лицо бледное. Она отказалась от ужина и закрылась в спальне. Только утром сказала, что знает о нашем разговоре с Тихоней. Он пришел к ней на фабрику и обвинил ее в убийстве нашего ребенка: сказал, что сама я никогда бы этого не сделала, что на меня оказали давление.

Ни в ту ночь, ни в последующие Тихоня не вернулся. Я поняла, что он бросил меня, и впала в депрессию. На работе была рассеянной, все валилось из рук. Я не могла сосредоточиться и делала ошибки. В конце концов, Надежда поставила мне ультиматум: либо я беру себя в руки – либо она меня увольняет. Но как взять себя в руки? Легко было это сказать, но невозможно – сделать. Тихоня был моей жизнью, моей душой, моим воздухом, без него все вокруг казалось пресным и никчемным. Светлана не уставала повторять: «Он вернется, вот посмотришь, остынет и вернется». Ее слова заставляли надежду теплиться в моей душе. Этим я в те дни и жила».