Пока не видит Солнце - [33]

– Мне нужны ваши показания: необходимо установить, на какую сумму был причинен ущерб.

Клара снова кивнула головой.

– Я сам займусь этим делом. Группа криминалистов уже работает в вашем магазине.

Воспоминания Клары снова вернули ее в салон – в тот момент, когда она увидела распластанное на полу тело Лили. А вдруг Лиля потеряет ребенка, а ее муж так и не узнает, что мог стать отцом?

– Надо позвонить Кириллу, – твердо произнесла она.

– Кто это?

– Бывший муж Лили.

– Хорошо, – с готовностью согласился Уваров.

Она отошла в сторону и набрала телефон Кирилла. После шестого гудка, послышался сонный хриплый мужской голос:

– Слушаю.

Клара представилась и сдержанным тоном произнесла:

– Кирилл, Лиля в больнице.

– Что случилось?

В трубке послышался шорох, сонный женский голос спросил: «Кто это?». Клара ощутила укол обиды за подругу – ей вдруг живо представилось, как Кирилл нежится в постели с новой избранницей.

– На магазин было совершенно нападение. Мы нашли Лилю без сознания, – быстро произнесла Клара и сообщила номер больницы.

– Я сейчас приеду, – без эмоций ответил Кирилл и отключил связь.

По его голосу она так и не поняла, какое впечатление произвела на него новость, и уже сомневалась, правильно ли она поступила. Надо было дождаться, когда Лиля придет в сознание. Но глупо теперь себя корить. Только сейчас Клара почувствовала, что у подруги наверняка была не одна причина расстаться с мужем.

Когда Клара вернулась, Уваров протянул ей белую папку и сказал:

– Это ксерокопия дневника. Я решил, что вам стоит его дочитать.

Клара прижала папку к груди и на ее бледном уставшем лице появилась слабая улыбка. Следователь понял, что воспоминания Тамары для свидетельницы стали чем-то большим, нежели просто любопытным чтивом. Уваров улыбнулся в ответ, и таким образом между ними снова воцарился мир.

Глава пятая. Новые загадки

Ближе к двум часам ночи Уваров подвез Клару к дому подруги, где она приняла душ и выпила горячий чай. Хозяйничать в чужой квартире, да еще когда хозяйка находилась между жизнью и смертью, было неловко. Кроме того, со всех сторон Клару окружали фотографии улыбчивой Лили, от чего сердце охватывала ноющая боль.

После нервного перенапряжения спать совсем не хотелось, поэтому женщина расположилась на диване и положила рядом телефон – на случай, если позвонят из больницы. Открыв белую папку, она разложила ксерокопии листов дневника по номерам страниц, нашла отрывок, на котором ее прервали в подсобке, и снова окунулась в воспоминания Тамары.

«Затягивать с решением о прерывании беременности было нельзя, и когда срок перевалил за четырнадцатую неделю, я подошла к Светлане и сказала, что хочу сделать аборт во что бы то ни стало. Сначала она отмахивалась от меня, говорила, что это грех, но через день сама подошла ко мне для разговора. Она сказала, что договорилась с подругой об аборте на дому. Перемена в ее настроении была такой резкой, что я не удержалась и спросила, почему она поменяла свое решение. Светлана загадочно посмотрела на фотографию своей сестры и ответила: «Наверное, она права, от ребенка необходимо избавиться». Не могу сказать, что судьбу будущего ребенка решила мать Тихони – Екатерина, но от одной мысли, что я не одна так думаю, мне стало легче.

Аборт назначили на воскресенье. С самого утра меня лихорадило. Предчувствие надвигающейся беды не оставляло меня ни на минуту. Были знаки, на которые я упрямо не обращала внимания. Сначала при разделке мяса Светлана сильно порезала палец, кровь не останавливалась больше часа. Когда мы выходили, я, переступая через порог прихожей, споткнулась и упала на бетонные ступеньки, сильно при этом разодрав руки. Затем, уже на подходе к дому гинеколога какая-то истеричная женщина вылила нам под ноги грязную воду с нечистотами. Я была тогда молода и неопытна, не понимала, что на знаки судьбы нужно обращать особое внимание.

Сказать, что я боялась аборта – это ничего не сказать. Я так тряслась, что врач долго не могла приступить к процедуре. Тогда Светлана налила сто граммов водки и заставила меня выпить. Анестезии никакой не было, аборт делали на живую. Кричать нельзя – мы ведь были в квартире, где через тонкие стены меня могли услышать соседи и вызвать милицию. Так что мне пришлось терпеть неистовую и буравящую боль.

Те несколько часов ада я не забуду никогда. Помню, как Светлана поставила пластинку оркестра под управлением Поля Мориа, чтобы заглушить стоны и вскрики, которые периодически вырывались из моей груди. Дикая, нестерпимая боль и залитое потом и кровью, липкое тело… Комната, оклеенная желтыми обоями в цветочек и полосатые занавески, на которые я все время смотрела, снились мне еще не один год. Даже сейчас, спустя сорок лет, когда я описываю эту сцену, внизу живота растекается тупая и ноющая боль. Эта боль преследует меня и по сей день. Иногда ее забываю я, но мое тело никогда не забывает.

Какая же я была дура! Даже не задумывалась о том, что делаю. Я не сознавала, что убиваю живое существо, которое доверяло мне и надеялось на мою разумность. Я вырезала его из себя, как те нечистоты, которые мне вылили под ноги».