Пока мы рядом - [49]

— Хм… — произносит Шелтема. — Раздевайтесь в соседней комнате.

Я остаюсь в кабинете. Шелтема просматривает историю болезни Кармен. Повисает тягостное молчание. Потом она встает и, не глядя на меня, говорит:

— Ну, пойдем посмотрим.

Она закрывает за собой дверь, из чего я делаю вывод, что, говоря «пойдем», она имела в виду себя.

Вскоре она возвращается, моет руки под краном, подходит к столу и садится, по-прежнему молча, снова листает медицинскую карту. Заходит Кармен. Шелтема закрывает папку, надевает очки и смотрит на нас.

— То, что вы чувствуете, на самом деле ваша печень, — начинает она. — Боюсь, что это метастазы.

Иногда слышишь слово, совершенно тебе незнакомое, но сразу понимаешь, что оно означает.

— Значит, опухоль разрастается?

— Совершенно верно. Она растет.

Я и Кармен смотрим друг на друга. На мгновение Кармен застывает, так что ни один лицевой мускул даже не подрагивает. Но вот начинает трястись ее нижняя губа, она прикрывает ее рукой, и на глазах выступают первые слезы. Я беру ее за руку и смотрю на нее. Мне кажется, что я вернулся на год назад. Тот же кабинет, те же стулья, та же притихшая доктор Шелтема. Тогда мы узнали, что сорок процентов выживаемости, о чем прочитала в Интернете Кармен, это слегка преувеличенная цифра. Теперь наши шансы равны нулю.

— Это точно, что она растет? — спрашиваю я.

— Сейчас необходимо сделать ультразвук печени. А потом возвращайтесь ко мне.

Послушные, как овцы, мы следуем за медсестрой по лабиринтам госпиталя. Садимся в комнате ожидания, смежной с кабинетом ультразвуковой диагностики. Кармен молчит. Она сидит, опустив голову, глядя на носовой платок, который то скатывает, то раскатывает, как сигаретную бумагу. Скатывает, раскатывает. Из кабинета выходит медсестра. Она держит в руке медицинскую карту, читает фамилию пациента, переводит взгляд на Кармен и спрашивает: «Миссис Ван Дипен?»

Кармен кивает.

— Мне пойти с тобой? — спрашиваю я.

— Пожалуйста, — говорит Кармен.

Мы заходим в кабинет. Кармен приходится раздеться и лечь на кушетку. Медсестра натирает ей живот бледно-голубым гелем. Я стою рядом с Кармен и крепко держу ее за руку. Другой рукой глажу ее по плечу. Она смотрит на меня и снова начинает плакать. Я чувствую, что и у меня глаза наполняются слезами. Медсестра берет в руки аппарат, уже знакомый мне по эхограммам, которые мы делали на третьем месяце беременности Кармен. Тогда мы со счастливым лицом глазели на экран монитора, и акушер-гинеколог объяснял нам, какие части тела уже можно распознать в маленьком комочке, приютившемся в животе. Мы зачарованно слушали. А картинка на экране монитора казалась нам обоим смешной и забавной. Мы даже придумали нашему червячку прозвище Вупси-дейзи. Кармен решила, что именно оно лучше всего передает движение.

Сегодня ни о каких «вупси-дейзи» не может быть и речи, и мы совсем не горим желанием смотреть на экран монитора. Лицо каждой из двух медсестер (или врачей, я понятия не имею, какие у них тут звания и должности) говорит все, что нам необходимо знать. Они тычут пальцами на экран, бормочут друг другу что-то непонятное, и одна из них записывает это в карту Кармен, а потом снова смотрит на экран, и опять в карту.

— Можете одеваться.

— И?.. — произношу я.

— Результаты узнаете у доктора Шелтемы, — говорит медсестра.

■

— Неважные дела, — говорит она, как только мы усаживаемся. — Метастазы размером три на четыре сантиметра, по верхнему краю печени.

Я смотрю на Кармен, которая снова приложила руку к губам, явно сдерживая подступающие рыдания, но все-таки решаюсь расспросить доктора Шелтему:

— Как… э-э-э… как долго осталось моей жене?

— Если мы не поторопимся, два месяца в лучшем случае…

— А если поторопимся? — воинственно спрашиваю я.

— Если быть до конца откровенной, речь идет лишь о временной отсрочке. Еще несколько месяцев на курсе таксотера. Это другой вид химиотерапии, отличающийся от курса CAF, который вы прошли в прошлом году. Таких процедур вы можете принять максимум двенадцать. Организм больше не выдержит. И метастазы снова пойдут, как только курс прекратится. Так что мы можем продлить жизнь еще на год в лучшем случае.

— Это очень больно? — спрашивает Кармен сквозь слезы.

— Нет. Почти нет. Вы можете представить себе печень как фабрику, которая очищает организм от ядовитых веществ. Опухоль со временем останавливает работу печени. И тогда вы получаете все меньше и меньше энергии, больше спите — и наконец впадаете в кому. И наступает смерть. Все очень гуманно.

— Ну хоть что-то позитивное, — бормочет Кармен. Радуйся малому.

— А каковы побочные эффекты лечения? — спрашиваю я Шелтему.

— Те же, что и при курсе КАФ. Тошнота, упадок сил, выпадение волос, утрата вкусовых ощущений и обоняния… Кроме того, — продолжает доктор, — при этом лечении возможен протест со стороны мышц, и кожа на ладонях и пальцах становится очень чувствительной.

— Давайте все-таки попробуем, — говорит Кармен.

— Да, и еще сходят ногти, — добавляет Шелтема.

— Хорошо, — говорю я. Нам уже нечего терять.

15

Столько дел,

Мне нужно многое успеть…

Toontje Lager, песня «Zoveel te doen» из альбома «Stiekem dansen» (1983)