Пока мы были не с вами - [7]

Неужели Куини будет выглядеть так же, когда умрет? Она умрет первой, а затем дети? Или наоборот?

У меня так сильно скручивает живот, что я больше не чувствую большую ладонь акушерки, сомкнувшую пальцы вокруг своей руки. Может, я даже рада, что она там — она не дает мне упасть, не дает сойти с места. Я боюсь приблизиться к Куини.

— Скажи ему! — акушерка встряхивает меня как тряпичную куклу, мне больно. Ее зубы в свете фонаря сверкают ослепительно-белым.

Где-то неподалеку гремит гром, порыв ветра врезается в стену по правому борту лодки, акушерка спотыкается и едва не падает вперед, увлекая меня за собой. Я встречаюсь взглядом с Куини. Она смотрит на меня с надеждой, словно думает, что я могу ей помочь, и, как маленький ребенок, умоляет меня об этом.

Я с трудом сглатываю и пытаюсь вновь обрести дар речи.

— П-папа? — снова выдавливаю я, а он все так же смотрит в пространство перед собой. Он застыл на месте, как почуявший опасность кролик.

Я замечаю, что Камелия всем лицом прижалась к оконному стеклу. Младшие ребятишки взобрались на скамью, чтобы заглянуть внутрь. По пухлым щечкам Ларк текут крупные слезы. Она не может видеть, как страдает живое существо, и выбрасывает живцов обратно в реку, если знает, что это сойдет ей с рук. Когда Брини приносит подстреленных опоссумов, уток, белок или оленя, она воспринимает это так, будто у нее на глазах убили самого лучшего друга.

Она хочет, чтобы я спасла Куини. И остальные тоже.

Где-то вдалеке сверкает молния. Она озаряет все ярко-желтым светом, затем снова наступает тьма. Я пытаюсь сосчитать, сколько секунд пройдет до того, как послышится гром, чтобы узнать, далеко ли от нас гроза, но волнение мешает сосредоточиться.

Брини должен как можно скорее отвезти Куини к доктору, иначе будет слишком поздно. Как всегда, мы разбили лагерь на диком берегу. Мемфис находится на другой стороне широкой, темной Миссисипи.

Я прокашливаюсь, пытаясь избавиться от комка в горле, и напрягаю шею, чтобы он не вернулся.

— Брини, тебе нужно перевезти ее через реку.

Он медленно поворачивается ко мне. Взгляд у него по-прежнему отсутствующий, но похоже, что он ждал, когда кто-то, кроме акушерки, скажет, что ему делать.

— Скажи ему! — подзуживает меня акушерка. Она надвигается на Брини, толкая меня перед собой. — Если не заберете женщину с лодки — она умрет еще до утра.

— Брини, ее нужно перенести на шлюпку, пока не началась буря, — наш плавучий дом слишком трудно сдвинуть с места — я это знаю, и Брини тоже сообразил бы, если б вообще мог думать.

Глава 3 Эвери Стаффорд Айкен, Южная Каролина Наши дни

Ничто так быстро не превращает меня из тридцатилетней женщины в тринадцатилетнюю девчонку, как голос мамы:

— Эвери! Ты нужна внизу!

Он эхом скачет по ступеням лестницы, словно теннисный мяч после удара справа.

— Иду! Сейчас спущусь.

Эллиот усмехается на другом конце линии. Знакомый и успокаивающий звук. Он вызывает воспоминания, которые уходят глубоко в детство. Под пристальным надзором наших матерей мы с ним никогда не выходили за рамки дозволенного, нам не приходилось увиливать от расправы за проступки, как это случается с другими подростками. Мы были обречены на правильную жизнь. Совместную жизнь.

— Судя по всему, ты очень занята, милая.

— Семейная рождественская фотосессия, — наклонившись к зеркалу, я расческой убираю от лица светлые завитки, но они снова падают на место. После того как мы вернулись из дома престарелых, я забежала в конюшню — в итоге волосы снова закрутились в локоны, доставшиеся мне от бабушки Джуди. Конечно, я подозревала, что так и будет, но пошла на риск: прошлой ночью ожеребилась племенная кобыла, и мне очень хотелось посмотреть на жеребенка. Теперь я за это расплачиваюсь. Ни один созданный людьми выпрямитель для волос не справится с влажным ветром, дующим с реки Эдисто.

— Рождественская фотосессия в июле? — Эллиот покашливает, и я обнаруживаю, что сильно соскучилась по нему. Тяжело жить так далеко друг от друга, а ведь прошло всего два месяца.

— Мама волнуется из-за химиотерапии. Врачи сказали ей, что с этим лекарством отец не облысеет, но она все равно этого боится.

На всей планете не найдется врача, который смог бы успокоить мою мать по поводу папиного диагноза — у него нашли рак толстой кишки. Мама всегда стремилась взять под контроль все на свете и не собирается слагать с себя эти полномочия. Если она говорит, что папины волосы поредеют, они, скорее всего, вынуждены будут ее послушаться.

— Очень на нее похоже,— снова знакомый сухой смешок. Эллиоту ли не знать: его мама, Битси, и моя — одного поля ягоды.

— Она просто до смерти боится потерять отца,— на последнем слове у меня перехватывает горло. Прошедшие несколько месяцев буквально вывернули нас наизнанку; там, внутри, под привычной маской спокойной уверенности, мы тихо истекаем кровью.

— Ее нетрудно понять,— Эллиот замолкает, и эти мгновения, кажется, тянутся целую вечность. Я слышу, как щелкают клавиши клавиатуры, и напоминаю себе, что он управляет новорожденной брокерской фирмой и ее успех значит для Эллиота всё. Вряд ли ему помогут беспредметные разговоры с невестой посреди рабочего дня.— Хорошо, что ты с ними, Эвс.