Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса - [68]

Я это чувствовал. Волну ликования, исходящую из его души, когда он тормозил с заносом, потом останавливался и припускал в другом направлении, а остальные псы за ним по пятам. Собаки тоже ощущали этот накопленный восторг, и вся стая уже бегала и играла в необузданном веселье. Думаю, другие хозяева тоже все чувствовали, хотя без Вторника я слишком нервничал, чтобы смотреть в их сторону.

Но паники не было. И я не был ошеломлен, хотя ретривера не было рядом со мной впервые за восемь месяцев с того момента, как я взял его. Я как будто переместился. Я такого не ожидал, но когда смотрел, как Вторник скачет и борется с другими собаками, было такое ощущение, будто это я бегаю, прыгаю, делаю то, чего мое тело больше не может.

Через несколько месяцев, в августе 2009 года, в Колумбийском университете наконец утвердили мою просьбу о предоставлении жилья для аспирантов. Я смог бы себе такое позволить, только если б стал делить квартиру с соседом, и это больше года ставило меня в тупик: я чувствовал, что такого не выдержу. Мама предложила мне подать прошение через Отдел услуг для инвалидов, и мне приятно думать, что эта идея показывает: мама начала принимать новые реалии моей жизни. Мои врачи, терапевт, духовник и Лу Пикар из СКВП помогли мне с рекомендациями и документами.

Есть в СКВП что-то особенное. Все организации, дрессирующие собак, обязаны каждый год аккредитовать своих выпускников по программе поведения в обществе. У большинства, как у СКВП, есть система, с помощью которой они поддерживают связь с хозяевами выпускников. Но в СКВП пошли дальше: с ними всегда можно связаться и обратиться за поддержкой. Даже сейчас я звоню им минимум раз в неделю, чтобы спросить совета. Подходит ли такой корм? Как обучить собаку разбираться с этой конкретной проблемой? Что делать с дискриминацией? Почти всегда я разговариваю с самой Лу. Дел у нее по горло: дрессировка собак, подбор компаньона для каждого клиента, и все же с ней всегда можно связаться.

Когда пришло время переезжать в Манхэттен, Лу даже предложила мне свой грузовик. Помогая ей, ее мужу (и еще нескольким добровольцам) грузить мои скудные пожитки, я был уверен, что для нас со Вторником наступают перемены к лучшему. Мы ехали по скоростной автостраде Бруклин-Куинс, ретривер высунул голову из окна, его большие уши развевались, и мою прошлую жизнь вместе с частью злости и разочарования уносило ветром. Позади были два года борьбы, подумал я, и сейчас наконец начнется моя настоящая жизнь после войны.

Глава 21 КРАХ И ВЫЧЕСЫВАНИЕ

Я прохожу спокойно, глазастый, обутый в ботинки. Гневаюсь и тут же забываю про свой гнев. Я иду через конторы, и ортопедические кабинеты, и дворы, где на проволоке просыхает бельё: рубашки, кальсоны и полотенца, и все они плачут медленными мутными слезами.[18]

Пабло Неруда, «Walking around»

Думаю, Манхэттен в любом случае не смог бы сразу оправдать мои ожидания. Расселение студентов я представлял себе в виде социальной чашки Петри, где единомышленники собираются в холлах и почти вынуждены заводить друзей и отношения. На деле общежитие для аспирантов Колумбийского университета представляло собой типичный манхэттенский многоквартирник: малогабаритные однокомнатные клетушки с удобствами, и всюду запертые двери. Порой я случайно сталкивался со студентами возле длинного ряда почтовых ящиков в крохотной передней, но, в общем, я с ними больше нигде не встречался. Случаи дискриминации и оскорблений тоже не прекратились: по поводу Вторника вопросы возникали всюду, от закусочной на углу до почты «Кинко» вниз по улице. Мы со Вторником оказались даже более изолированы, чем в Сансет-Парке, где у нас по крайней мере были Майк и Велли.

Кроме того, я не учел, насколько сильно мой разум, все еще борющийся с ПТСР, будет выбит из колеи сменой привычной обстановки. Возможно, в итоге в Манхэттене мне бы понравилось больше и в итоге здесь я почувствовал бы себя спокойнее, но в первые месяцы этот район обрушил на меня массу новых впечатлений, а из-за неуверенности я впадал в тревожное состояние. На новом месте нужно провести рекогносцировку и наблюдение. Какие окна обычно открыты? Какие люди обычно ходят мимо моего дома? Как выглядят продавцы? Кто и когда вывозит мусор? Мне нужно было знать обычное, чтобы замечать необычное, а в таком месте, как Манхэттен, обычное очень запутано. Впервые с того момента, как укрепилась наша со Вторником связь, моя бдительность снова заработала на всю катушку.

По чудовищному совпадению на мой переезд в Манхэттен пришелся крах моей сети поддержки. Конечно, Вторник был ее ключевым звеном, моим бастионом, но были еще и люди, жизненно необходимые мне для продвижения вперед. Мой терапевт, Мишель, ломала меня и собирала заново по кусочкам уже полтора года, она работала со мной за несколько месяцев до того, как я взял Вторника. Она раньше служила во флоте, это женщина с острейшим умом (оказывается, я по какой-то причине не могу делиться своими эмоциональными переживаниями с терапевтами-мужчинами), ей я поверял свои самые глубокие личные тайны и страхи. К сожалению, в конце лета она уехала из страны. Примерно в то же время мой лечащий врач ушел на пенсию. Эта потеря была для меня почти столь же губительна, потому что лечащий врач — это опора пациента в системе госпиталей УДВ. И последнее, но не по значению: мой чудесный психиатр переехала в Калифорнию вместе с семьей. Без этой «троицы», заботящейся о моем здоровье, я никому не мог доверять, мне не с кем стало обсуждать проблемы и некому стало следить за моим состоянием. Без их профессионального одобрения я не мог прийти на прием к специалисту или получить рецепт на лекарство. Вдруг после года отменного ухода я снова стал обивать грязными сапогами пороги бюрократов в госпитале УДВ, встречаться с интернами в качестве временной меры и крутиться во вращающихся дверях «поставщиков медицинских услуг».