Пока есть шанс - [3]

Господи, сумасшествие какое-то! Что происходит-то?

— Баба Уля, ты ведь умерла… — пролепетала тяжелыми губами Алина. — Как ты могла их убить?

А у самой вопросов в голове крутилось куда больше. Что за бред-то? Разве бабуля была способна на такое? Всю жизнь всех любила да жалела. И что за дети? Как их покормить?

— Да как она еще могла убить? — вдруг проговорила бабка Маруся. — Раньше так и делали аборты: убивали, доставали да выкидывали. Бывало и сами делали, когда денег не было. Уже знали, как да что. Выпьешь гадость какую… и ждешь…

— Ужас какой… выкидывали, — продолжала лепетать опешившая Алина.

— Конечно ужас! А ты думала, куда их? Ну да, сейчас не выкидывают. В лаборатории сдают…

Начинало тошнить. Алине казалось, что вот-вот и она вырвет прямо здесь. Голова кружилась… Больше не хотелось ничего слышать. Перед глазами картина, как ее бабуля закапывает окровавленные трупы детей.

— Вот и ты поэтому забеременеть не можешь… еще и аборт делать собираешься… лучше этих возьми, покорми… — причитала бабка Маруся. — Покорми детей, слышишь? Дочка! Дочка!

Последние слова расплылись эхом, а лицо бабульки почему-то устремилось на Алину и стало навязчиво шептать:

— Девушка! Девушка!

В какие-то секунды морщинистые и добродушные черты собеседницы разгладились, превратившись в моложавые и малоприятные. С испугом осмотревшись, Алина не увидела ни бабулек, ни детей. Только эта женщина… кондуктор?.. Нет, водитель трамвая.

Бросив взгляд в окно, пассажирка подскочила. Боже, конечная! Алина перепуганно оглянулась по сторонам. С ума сойти, возвращаться на несколько остановок! Господи… что вокруг? Где я? Где карточка? Где люди?

— Девушка! Выходите! — торопила ее водитель. — Мне в ДЕПО заходить надо.

И только дуновение свежего прохладного воздуха привело Алину в чувство: ей по-прежнему двадцать, она та же «залетевшая» от нерадивого возлюбленного студентка… И ехала она как раз в больницу на операцию по устранению нежелательной беременности…

Спустя какое-то время она очнулась на земле: стоя на коленях, сжимала в руках землю. И только сейчас поняла, что рыдает во все горло. Странно как! Че плакать-то, если ошибка еще не совершена?.. Сон казался таким реальным, что весь стресс происходящих в нем событий Алина пережила всем своим несчастным существом.

Внутри нее прошла какая-то волна… Может ребенок зашевелиться? Нет, еще не время. Хотя врач говорила, что плод уже большой…

Нужно взять себя в руки. Нужно немного подумать. Время? Она посмотрела на часы. Ах да, сейчас она должна быть на операционном столе. Уже все, опоздала, проспала, проехала. Значит, так надо. «К лучшему», — объяснилось в голове.

Сейчас надо углубиться в сон, пока еще все помнится. Столько информации дано!.. Понять надо, что к чему.

Почему баба Уля-то приснилась? Марусю эту Алина никогда и не знала! Аборты в те времена делались как попало, — это да. Баба Ульяна в церковь ходила, — да. И говорила часто, что за какой-то грех Бог никогда ее не простит… Может в этом как раз дело?

«Вот и ты забеременеть не можешь!» Да она-то смогла! Но намек, кажется, был на то, что цепочку этого греха остановить надо, а то род страдать продолжает. Слышала она, Алина, о родовых грехах… слышала!

Так. Опять каша. Что получается? За то, что баба Уля делала аборты якобы пострадала ее дочь и едва не пострадала внучка… Ага, племянница бабкина тоже удочеряла детей — не было своих… А у той племянницы братья были… Точно! Один из них инвалид — правда! Алина даже вспомнила, что в отрочестве была у него на похоронах. Все сетовали вокруг: «прожил жизнь зря, мучаясь», «боль матери», «наказание». Но никакой Маруси она не помнит. Мать того инвалида умерла еще до его смерти.

Что получается? Сделай она аборт, то не смогла бы забеременеть, потому как добавила бы себе искупления по полной программе и за предков, и за свое? Поверить в это тяжело, но как сон легко объяснился и увязался с реальностью! Как тут не верить?

То, о чем просят во сне умершие, говорят, надо выполнять. Детей покормить… как покормить погибших, убитых абортом детей? Обычно на кладбище поминальное носят, что-то там в церкви заказывают, а тут у детей-то ни имени, ни могилы…

— Тётя, дай денежку, — устало подняв голову, Алина устремила заплаканные глаза на мальчишку лет восьми.

Беспризорник? Лицо чумазое, одежда грязная, местами рванная, худющий, и глаза тоскливые, смотрящие на нее то ли с мольбой, то ли с жалостью… Так похож на тех, которых она рядом с бабой Улей видела.

— Кушать хочется? — спросила Алина.

— Да, — кивнул мальчишка.

— Почему не в приюте?

Тот молчит.

— Сбежал?

Кивает.

Задумчиво зажав губы, она не знала, что и делать — продолжать изумляться, или истерически хохотать. Просто потому, что сегодня не успевает появиться вопрос — возникает ответ.

Господи, бедные дети! Ведь они всегда страдают не по своей воле! За себя они не страдают — разве у них есть свои грехи? Грехи или карма (очень модное слово, между прочим) — без разницы! Вывод один: думать надо о том, что делаешь уже сейчас, а не когда-нибудь на пенсии. Потому что дети страдают за грехи взрослых. И порой это непоправимые страдания.