Пока еще здесь - [15]

Это Нью-Йорк, подумал он. Это Нью-Йорк делает все таким простым и легким.

Они шли по широкой авеню, потом свернули на какую-то небольшую улицу, потом еще одну. Вадику понравилась улица, где жила Рэйчел. Темные деревья. И нарядная отделка каменных фасадов. И груды заледенелого снега, сияющие в свете фонарей. Они вошли в дом и поднялись по скрипучей лестнице на шестой этаж, в двухкомнатную квартиру Рэйчел. Она шагала впереди. На ступенях был ковер. На перилах – резьба. Сердце у Вадика колотилось, как бешеное.

Но стоило им зайти в квартиру, легкость улетучилась. Рэйчел сняла ботинки и пальто, но осталась в шарфе. Она нервно сновала туда-сюда, как будто это она очутилась здесь впервые. Вадик чувствовал, что надо что-то сделать или сказать, чтобы снять напряжение, но в голову ничего не приходило.

– Хочешь чаю? – спросила Рэйчел, заново заплетая волосы.

Ей явно полегчало, когда он согласился. Она ушла на кухню, так и не сняв своего шарфа. Квартирка была маленькой и темной, на стенах висели постеры. Одну картину Вадик узнал – “Портрет молодой женщины” Мемлинга. Ему он никогда особо не нравился. Поскольку это был его первый настоящий американский дом, Вадик не мог в точности определить, что в здешнем интерьере было типично местного, а что от самой Рэйчел.

Он сел на маленький диван и снял ботинки.

Носки были насквозь мокрые. Эти носки он надел еще вчера утром, в московской квартире Регины, где прожил неделю между Стамбулом и Нью-Йорком. Обалдев от этой мысли, Вадик уставился на ноги, потом снял носки и запихнул их в карман пиджака. Из кухни доносился звон посуды, с улицы – шум редких машин, но в остальном в квартире было гнетуще тихо. Вадик рассматривал небольшую стойку для дисков возле дивана. Ни одного знакомого альбома. Вдруг он сообразил, что Вика с Сергеем будут волноваться, если он не вернется домой. Спросил Рэйчел, можно ли от нее позвонить. “Конечно!” – крикнула она из кухни. Вадик набрал номер, моля, чтобы трубку взял Сергей. И он взял. Вадик сказал по-русски, что проведет ночь в городе. С девушкой. С американской девушкой. На том конце трубки повисла тишина, длившаяся, казалось, целую вечность.

– Окей, до завтра, – вымолвил наконец Сергей.

Рэйчел появилась из кухни с подносом, на котором стояли две кружки, пара пакетиков очень плохого чая и маленькая тарелка со странного вида сероватым печеньем. Села напротив Вадика на скамейку для ног и положила в кружку чайный пакетик.

Она бросила взгляд на босые ноги Вадика, казалось, их вид ее смущает.

Вадик взял ее руку. У нее были тонкие и на удивление теплые пальцы.

– Еще немного английской поэзии по-русски? – спросил он.

Она улыбнулась и кивнула.

Вадик стал читать без разбору Шекспира, Китса, Эзру Паунда и закончил “Балладой и королевском бутерброде” Милна. Милн особенно порадовал Рэйчел.

Он попросил ее прочесть что-нибудь из любимого. Она ответила, что не может. Что есть две вещи, которые она категорически не в состоянии делать в присутствии людей: читать стихи и танцевать. Это признание так тронуло Вадика, что ему захотелось крепко-крепко обнять ее. Вместо этого он протянул руку и дернул ее за одну из косичек.

В постели она была зажатой и немного неловкой. Отпрянула, когда он попытался заняться с ней оральным сексом.

– Мне нужно время, – сказала она. – Со мной в этом плане сложно.

Но с Рэйчел не было сложно. Она была противоположностью сложного. То был самый простой, чистый и счастливый секс, какой когда-либо случался в его жизни. И, скорее всего, вряд ли еще когда случится, как думал Вадик уже теперь, много лет спустя.

Воспоминания о той ночи преследовали его потом многие месяцы, долгие годы. Сначала они были только про секс – он вспоминал запах Рэйчел и ощущал этот прилив желания, от которого голова становилась блаженно пустой. Он слышал какой-то свежий зеленый запах, как от нарезанного огурца или по-настоящему хорошего салата. Но с течением времени его воспоминания все больше переполняла ностальгия. Он мысленно возвращался к каким-то произнесенным ею словам, выражению лица, интонациям. Больше всего он любил тот момент, когда взметнулись ее косички за несуразным разбором коэновской “Я твой мужчина”.

Он пытался разыскать ее. Он приехал в город и пробовал восстановить свой путь от Центрального парка. Прочесывал интернет-форумы специалистов по английской романтической литературе. Просматривал профили на сайтах знакомств. Узнав о рубрике про потерянных незнакомцев на “Крэйгслист”, начал печатать объявления о Рэйчел. Собственно, это стало его привычкой. Каждый раз, встречая новую женщину, он публиковал объявление о Рэйчел.

– Но это же несправедливо по отношению к новой девушке? Разве это с ходу не ставит крест на вашем романе? – спрашивала Регина.

– По-моему, ты просто придумал себе эту великую любовь к Рэйчел, чтобы оправдать свои неудачи с остальными женщинами, – говорил Сергей.

– Забудь ты про Рэйчел! – убеждала Вика. – Велика вероятность, что она бы оказалась анорексичкой, или с биполярным расстройством, или просто занудой!

Все они могли быть в какой-то степени правы. И все же Вадик не переставал тосковать по Рэйчел. Он уже с трудом мог вспомнить, как она выглядела, но в сжавшейся реальности его памяти Рэйчел оставалась совершенной. Были моменты, когда он старался вытеснить эти воспоминания, потому что они причиняли боль. И были моменты, когда совсем переставал что-либо чувствовать, и тогда отчаянно пытался воскресить ее в памяти, потому что лучше уж боль, чем бесчувствие. Однажды, в Эвенеле, сидя на велотренажере в пустой белой комнате, все крутя и крутя эти пыльные педали, он произнес вслух имя Рэйчел и ничего не почувствовал. А вернее, почувствовал ясно ощутимое ничто, одновременно невесомое и вязкое. Почувствовал, будто разом уплывает и тонет. Ему никогда не было так плохо. Тогда-то он и слез с тренажера и направился в ванную за тазепамом.