Пока еще ярок свет . . . - [3]

Если Хюбнер и Джонс правы, улучшением 'Windows' наши проблемы явно не решишь. Ведь если инновации — двигатель экономического прогресса (а с этим согласны практически все), то период роста в экономике, возможно, близится к концу. А поскольку вся наша финансовая система — процентные ставки по кредитам, пенсионные фонды, страховки, биржи — 'завязана' на рост, социально-экономические последствия его прекращения будут катастрофическими.

Действительно ли такое происходит? Действительно ли прогресс остановится? Ретроспективный взгляд на всю историю человечества дает противоречивые результаты. Экономист из Лондона Пол Ормрод (Paul Ormerod), автор книги 'Почему большинство начинаний терпит крах' ('Why Most Things Fall'), не может прийти к однозначному выводу: 'По этому вопросу меня одолевают колебания. Биологи отказались от идеи прогресса — мы находимся там, где находимся. Но человечество настолько продвинулось вперед по сравнению с тем, что было раньше, что, похоже, мы сделали качественный скачок'.

По мнению Ормрода, такие же качественные скачки, пусть крайне редко, но происходят и в области организации общества. Одним из них, считает он, стало возникновение городов. Города появились примерно 10000 лет назад, вскоре после того, как люди из охотников и собирателей превратились в земледельцев. Другие 'вехи' прогресса не могут сравниться с этим событием по значимости. К примеру, в свое время казалось, что Римская империя будет существовать вечно, неся миру прогресс. Однако в один прекрасный день она рухнула. Отсюда возникает вопрос: является ли наше либерально-демократически-капиталистическое устройство, подобно городам, необратимым явлением в жизни человечества, или, подобно Римской империи, оно вспыхнет на небосклоне символом богатства и успеха, а затем погаснет?

Ормрод подозревает, что капитализм, как и города, останется с нами надолго, а то и навсегда. 'Произошли гигантские скачки вперед', - утверждает он. Возможно, после тысячелетних исканий, мы, наконец, нашли правильный путь. Не исключено, что именно капитализм переживет 'дарвинистский' процесс естественного отбора, который отправил все другие социально-экономические системы на свалку истории.

Впрочем, и Ормрод признает, что темпы прогресса, вполне возможно, действительно снижаются, — 'все места уже заняты', как он говорит — и что прогресс по-прежнему зависит от непредвиденных внешних факторов. Падение астероида или извержение 'супервулкана' может в одну секунду развеять по ветру все наши тщеславные мечты. Однако, в принципе, Ормрод не считает наш двухсотлетний бум случайностью.

Эту идею всей душой поддерживает американец голландского происхождения Джоэл Мокир (Joel Mokyr), один из самых влиятельных специалистов по экономической истории. Мокир — автор книг 'Рычаг богатства' ('Lever of Riches') и 'Дары Афины' ('Gifts of Athena'), в которых он выражает 'прогрессистскую' точку зрения о том, что мы находимся на правильном пути, что наша либерально-демократическая цивилизация действительно обладает уникальной способностью постоянно 'двигать' прогресс. Его аргумент состоит в том, что в 18 веке, в эпоху Просвещения, 'уравнение' человеческой жизни пополнилось новым элементом. Речь идет о накоплении знаний и их выходе на 'свободный рынок'. Подобное 'социальное знание' выполняет прогрессивную функцию, поскольку позволяет проверять идеи 'на прочность', и в результате такого отбора 'выживают' наиболее эффективные из них. Подобное знание воплощается в институтах, которые, в отличие от отдельных людей, способны возвыситься над нашей 'звериной' природой. Благодаря успешной деятельности этих институтов, у нас есть основания надеяться, что общими усилиями мы найдем решение любой будущей проблемы. К примеру, если иссякнет нефть, мы наверняка сможем поставить на службу человеку энергию водорода или ядерного синтеза. Если окружающая среда гибнет, то мы должны найти способы возродить ее. 'Если глобальное потепление действительно имеет место, — утверждает Мокир, — а я все больше убеждаюсь в том, что это так, значит, у нас появятся технологии, чтобы разобраться с его последствиями'.

Впрочем, и он с готовностью признает, что эта 'бочка меда' не обошлась без ложки дегтя. Во-первых, он готов уступить по одному важнейшему вопросу: если в обществе прогресс, возможно, продолжается, то на уровне отдельных людей его нет. Человеческая природа абсолютно не подвержена совершенствованию. Наш агрессивный 'трайбализм' попросту несокрушим, неизменен и неизменяем. В индивидуальном плане мы — животные, и, будучи таковыми, неспособны совершенствоваться. Главное — обуздать эту 'звериную' натуру путами в виде эффективных институтов: образования, закона, государства. Но ведь и они несовершенны. 'Меня пугает тот факт, — признает Мокир, — что эти институты иногда дают сбой'.

Именно такой 'сбой' в работе основополагающих институтов, укорененных в древнюю культуру, произошел в России в 1917 г. и Германии в 1933 г.: результатом в обоих случаях стала многолетняя бойня, по масштабам беспрецедентная в истории. По теории Мокира, эти 'срывы' тоже породили институционализацию — но не нашего знания, а нашей агрессивной, звериной натуры. Сам факт, что подобное вообще возможно — предостережение о том, что прогресс нельзя воспринимать как должное.