Поиски счастья - [172]

— Тымкар? — переспросил Кочнев, и тут же глаза его засветились радостью. — Где он? У тебя? Пойдем.

— Здравствуй, Тымкар! — Иван Лукьянович протянул ему руку.

— Здравствуй, Ван-Лукьян!

— Ты очень кстати пришел. Я давно тебя ждал.

— Меня?

— Да. Я знал, что ты придешь, только не знал когда.

— Какомэй… Откуда знал? — Тымкар удивленно смотрел на Кочнева.

— Все люди, которые не хотят жить по-старому, придут ко мне, и мы…

— Верно, Ван-Лукьян, верно! Я не могу больше по-старому! В жизни многое изменилось. Скажи, что мне делать с Кочаком? Как помочь чукчам? Обманщик он! Точно горло мое схватил…

Элетегин отправил жену и детей к матери, В яранге остались только трое мужчин. Тымкар с благодарностью взглянул на своего друга. До полуночи рассказывал он Кочневу о своей жизни, о жизни чукчей, объяснял, почему он больше не может «по-старому».

Иван Лукьянович видел, что чувство протеста против действительности достигло у Тымкара (Предела. Он требовал действий. Кочнев рассказал ему о гибели членов первого ревкома, о плане ареста Клейста и установления новой, народной власти.

— Потом, — продолжал Иван Лукьянович, — мы доберемся и до Кочака, и до Гырголя, до всех, из-за кого страдают охотники и пастухи. Я беру тебя, Тымкар, в помощники. А сейчас пора спать.

Тымкар немного успокоился, но заснуть долго не мог. Не опал и Кочнев. Приход Тымкара, который еще недавно, на острове, казался пассивным, взволновал и обрадовал Ивана Лукьяновича.

— Ты почему, Ваня, так возбужден? — спросила Дина мужа.

— Динушка, родная, если бы ты знала! Передовые люди уже сами поднимаются на борьбу… Сегодня пришел чукча из дальнего поселения и заявил, что он хочет быть моим помощником.

Дина радовалась за мужа. «Умный, смелый, люблю».

Утром на рейде не оказалось ни одной шхуны. Кочнев начал готовиться к аресту клейстовского «правления», но попал под арест сам… Случилось это так.

Около полудня в бухту неожиданно вошел фрегат под американским флагом. Вскоре — пока происходила выгрузка оружия, небольшой радиостанции и катера — Роузен расхаживал по кабинету барона Клейста и торопливо говорил:

— Это мы одобряем, Вери-гуд! Отсюда вы нанесете смертельный удар Советам. Но полковник Сандберг все же недоволен вами. Вы не видите, что делается у вас под носом. Как же это: рядом враг — а вы не знаете?!

— Позвольте, дорогой Роузен, о чем вы говорите? — барон тоже поднялся и уставился на старого приятеля.

Роузен открыл записную книжку.

— Кочнев, — он сделал паузу, — Иван.

— Ссыльный?

— Большевик! — выкрикнул Роузен, сел на стул и, недовольный, отвернулся.

— Майн готт! — пробормотал Клейст.

Вызвав дежурного, он приказал немедленно схватить ссыльного.

— Мы в Штатах, я вижу, знаем лучше, что делается в вашей красной империи, — съязвил Роузен.

Клейст недоумевал. Откуда у них такие сведения?

— Большевик? — сразу набросился на Ивана Лукьяновича Роузен, когда его ввели колчаковские милиционеры, те самые, которые делали зимой обыск у Кочнева.

Иван Лукьянович всматривался в американца, ожидая новых вопросов. Но тот, как видно, кроме слова «большевик», приводившего его в ярость, по-русски не знал больше ничего.

— Откуда тебе известно, что происходит в Славянске? — задал вопрос Клейст.

Кочнев молчал. Он понял, что его предали, «Но какое отношение ко всему этому имеет американец?»

— Прикажите страже научить его разговаривать, — посоветовал барону Роузен.

И Клейст приказал…

* * *

Кочнев крепился.

Он думал о том, что Дина, конечно, догадается известить товарищей через чукчей о случившемся. Однако пока еще ни Дина, ни Элетегин, ни Тымкар, ни Устюгов — никто не знал об его аресте. Когда пришли за ним колчаковцы, Иван Лукьянович был дома один. Все свершилось так неожиданно и быстро, что он даже не успел взять шапку.

Дина гуляла с малышом у моря. Чукчи охотились. Устюгов вслух читал Наталье письмо от отца Савватия, Письмо передал какой-то матрос с фрегата.

Савватий писал:

«…Письмо ваше читали всем миром в храме, после обедни, в воскресный день.

Много было пролито слез. Расходились прихожане с глубокой скорбью во взорах. Видно, суждено и нам, и детям нашим, и внукам маяться здесь. Твои слова, что хлопотал ты о нас и в уездном управлении, и губернатору писал, но ничего не добился, думать нас побуждают, что забыл про нас царь. Ропот идет в народе.

Прослышали мы, что ноне и царя вроде бы уж нет в России. Верно ли то?

Дед твой, чадо, преставился в николин день, царствие ему небесное!

А мы по-прежнему терпим всякое гонение и притеснение от нонешних правителей Аляски».

Дальше описывались новости Михайловского редута. У кого родился сын, у кого дочь, кто помер, кто женился. В конце передавались поклоны от поселян. Только одни имена их заняли целый лист, И о каждом из перечисленных в письме было что вспомнить Василию и Наталье…

Уже вечерело, когда в ярангу Элетегина пришла Дина.

— Ваня не у вас?

— Нет.

— Куда же он делся? Сказал «буду дома», а сам куда-то исчез. — Дина ушла.

Вскоре вернулся Элетегин. Вслед за ним снова прибежала взволнованная Дина. Устюгов вышел помочь ей разыскать Кочнева и наткнулся на Роузена, возвращавшегося на фрегат.

Василий узнал бывшего директора компании. Устю гова обуяла жаркая злоба на своего разорителя. Но тот уже садился в шлюпку с военными моряками на веслах.