Поиски «Озокерита» - [44]

В темноте вырисовывались силуэты городских зданий Партизаны остановились. Таня показала, где она выходила из города вчера, и пошла первой. Она хорошо ориентировалась и быстро вышла на ту улицу, где была квартира Ксении. Вот и длинный, приземистый дом с садом, огороженным частоколом.

Когда они вошли во двор, Таня заметила, как в саду мелькнула какая-то тень. В прихожей у маленькой коптилки сидели и курили два человека. В одном из них она узнала партизана, который провожал ее ночью в лес. Он удивленно посмотрел на девушку.

Таня быстро спросила:

— Ксения здесь?

— Да.

— Позовите ее.

Ксения, увидев Таню, побледнела и ахнула:

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Скорее зови Козловцева.

— Что случилось? — снова встревоженно спросила Ксения.

— Я скажу. Зови командира.

Через минуту Ксения вернулась с Владимиром. Таня первый раз видела этого человека с колючими цыганскими глазами и маленькой черной бородкой.

— Знакомиться некогда, — сбивчиво заговорила она. — Ксения знает, кто я. Я спешила сюда, чтобы предупредить вас. Иванов — предатель. Он предал Клаву, он убил Пашку…

С улицы послышался приглушенный звук мотора. В прихожую вбежал парень в ватнике.

— Все! Сидеть мне на крыше больше нечего. Немцы подъехали на грузовике.

— Так, — внешне спокойно сказал Козловцев. — Он просился у меня сегодня в город, и я отпускал его на короткое время. Вот и подтверждение. Сколько немцев?

— Человек пятьдесят.

— А нас двадцать один. Сейчас они будут сидеть в засаде, ждать подхода боевых групп. — Козловцев минуту подумал и продолжал: — Ждать нечего. Решение такое. Тебе, Ксения, надо бежать и предупредить другие группы, чтобы они сюда не являлись. Пусть действуют самостоятельно. Немедленно предупреди секретаря горкома. — Когда Козловцев говорил это, из комнаты вышел дед Морозенко, прислонился к притолоке и стал слушать. — Мы с автоматами и гранатами будем пробиваться Когда завяжется перестрелка, ты. Ксения, постарайся ускользнуть Мы разделимся на две группы. С одной буду я прорываться на улицу, а ты, Степан Григорьевич, с другой в сад.

— Добре, — сказал дед.

— Вам надо идти с дедом, — обратился Козловцев к Тане.

— Хорошо.

— А сейчас зайдите на минутку, поговорим с предателем.

Козловцев, Морозенко и Таня вошли в большую комнату. Здесь было человек пятнадцать. В комнате облаком стоял махорочный дым. Тимофей Гордиенко сидел спиной к Тане за столом, на котором стояла керосиновая лампа, и шепотом что-то рассказывал соседу. Когда вошла Таня, все посмотрели на неё. Не повернулись только Гордиенко и его сосед. Таня подошла к предателю и положила руку ему на плечо.

— Тимофей Гордиенко, — произнесла она сдержанно. Гордиенко резко повернулся. — Узнаешь, предатель?

Лицо Гордиенко стало серым, он открыл рот, хотел что-то сказать, но Козловцев не захотел его слушать.

— Именем советского закона, — грозно произнес он, — за Клаву Долгорукову, за Пашку, за кровь наших людей…

В полутьме глухо прозвучал пистолетный выстрел.

— Взять всем оружие! — скомандовал Козловцев. Коротко обрисовав обстановку и боевую задачу, он разделил людей на две группы.

Первыми выскочили из сеней Козловцев и Морозенко и кинулись в разные стороны. За ними выбежали другие. Немцы открыли сосредоточенную стрельбу по дверям, но было уже поздно. С двух сторон их поливали свинцом из автоматов. Беспорядочно отстреливаясь, гитлеровцы столпились около автомашины. Кругом трещали выстрелы.

Ксения, Таня, Морозенко и еще один партизан бежали в глубь сада. Вдруг Таня, словно споткнувшись, упала на землю.

— Шо з тобою, голуба? — тяжело дыша, нагнулся к ней дед.

— Танюша! — бросилась к подруге Ксения.

— Кажется, я ранена… в ногу…

Таню подняли, подхватили под руки и снова побежали. Воздух потрясли два взрыва: как видно, партизаны подкинули под машину гитлеровцев противотанковые гранаты. Опять затрещали автоматы. Это продолжалось минут десять. Сплошной гул выстрелов оборвался двумя короткими очередями, и все стихло.

Ксения, Морозенко и один из партизан, поддерживая Таню, пересекли улицу и остановились около какого-то сарая.

— Тяжело тебе? Больно? 

— Ногу уже не больно, руку больно, вот которую ты держишь. — Таня хотела пошевелить левой рукой, но не могла. — Пустите меня, я немного полежу. 

— Ни, голуба, лежать неможна, неможна лежать, — возразил Морозенко. — Нам треба бигты до хутора. Грицько! — позвал он.

Сильными руками Грицько обхватил Таню, хотел поднять.

— Подожди, Грицько, — попросила Ксения. — Я не могу больше идти с вами.

— Я знаю. Иди, Ксения, — сказала Таня. — Я хорошо себя чувствую. Не беспокойся обо мне.

— Дедуся тебя не оставит. Он зиает хорошего врача А завтра я приду к тебе…

Ксения исчезла в темноте.

Партизан понес Таню. Шли они торопливо, молча. Где-то на другом конце города слышны были выстрелы, взрывы гранат.

Таня застонала.

— Стой, Грицько! — тихо сказал дед, и когда Грицько остановился, Морозенко спросил: — Боляче, голуба? — Затем он скинул с себя длинный кожух, расстелил его на земле, помог Грицько положить Таню, став на колени, нагнулся над девушкой. — Потерпы, серденько, трохы осталося йты нам. От скоро дийдемо до хутора. Внн тебе перевьяже. Вин хороший, наш дохтур. — Таня молчала. Дед припал ухом к ее груди и вскочил. — Горе таке! Беры, Грицько, за кожух та понесем…