Поиски «Озокерита» - [19]

Клава тут же собралась и ушла на старую квартиру.

Вечером она одела свое лучшее платье, уложила толстые косы вокруг головы, подкрасила губы и пошла к Зине.

— Ты уже пришла? Вот чудненько! А какая ты красивая! Ну, раздевайся. — Зина провела Клаву в комнату. — Посмотри, какая у меня чудненькая квартирка.

Она показала две комнаты, устланные коврами и заставленные мягкой мебелью, усадила Клаву в кресло, а сама стала прогуливаться по комнате, игриво вращая маленькими круглыми бедрами. Зина была одета в легкое крепдешиновое платье с крупными зелеными цветами на сером фоне, которое облегало ее изящную фигурку. Стройные маленькие ножки в туфлях на высоком каблуке были обтянуты чулками из тонкого шелка. Зниа непрестанно любовалась собой в зеркало, поправляла локоны.

— Очень красиво у тебя, — заметила Клава.

— Чудненько! А как же иначе? Такой талант у меня — нравиться мужчинам. Когда я еще маленькой была, мне тетя сказала: “Зина, ты должна принадлежать мужчинам”. Но я тогда, дурочка, еще не понимала.

— А как же с Николаем?

— А что Николай? Николай тоже такой, маху не дает — одну целует, а за другую держится. Ты знаешь, как мы поженились с ним? Тетя привезла меня из Воронежа в Борисоглебск. Она хотела сделать из меня стенографистку. Сказала, что я должна быть секретарем академика. Я поступила на курсы стенографии. А в городе было полно летчиков. Вот я и познакомилась с Николаем, только не с тем, которого ты знаешь, а с другим, — высоким, красивым. Я в него влюбилась. Он тоже влюбился в меня. Мы решили пожениться. Когда была свадьба, к нам в гости пришло много летчиков. Выпили, кричали “горько”, мы с Николаем целовались. Потом стали танцевать. Вот этот Николай, которого ты знаешь, пристает и пристает ко мне. Мы вышли в коридор. Он схватил меня и начал целовать. Тут вдруг вышел мой Николай, жених, увидел нас. Постоял. Потом молча схватил обоих и вытолкнул на улицу. Умора! С тех пор я не видела своего жениха. Ha второй день мы пошли в загс с тем Николаем, которого ты знаешь, а еще через два дня его перевели сюда. А жалко мне того первого Николая. Он был такой большой и сильный.

— Так ты с немецкими офицерами чувствуешь себя счастливой?

— А почему же нет? Они мне вино приносят и кормят, одевают. Чудненько!

— Ты думаешь, что они вечно будут жить здесь?

— Что ты, Клавушка! Я, наоборот, уверена, что их скоро выгонят с нашей земли.

— Ну, и как же ты, поедешь в Германию? С этими немецкими офицерами?

— Что я, с ума сошла, что мне там делать? Останусь здесь. Я еще молодая. Выйду замуж. Я же в политику не вмешиваюсь. Видишь, в гестапо меня не таскают, и в ГПУ не будут таскать. Что же ты думаешь, я выдам какого советского человека? Скажу, что твой муж был коммунистом, летчиком? Дудки! Я — не дура. Можешь быть спокойна. Я в политику не вмешиваюсь. Я устраиваю свою жизнь, как могу. У меня талант. Мне все равно, чья бы власть ни была. Я в политику не вмешиваюсь.

Клава смотрела на Зину, и думала: как мог вырасти такой урод на земле? Это же уму непостижимо!

Пришли два немца: высокий обер-лейтенант из комендатуры, про которого говорила Зина, он назвал себя Эрихом, и обер-лейтенант из гестапо, назвавшийся Зольдом. Зина поставила на стол вино, закуски. Выпили.

Клава посидела минут тридцать и, сославшись на головную боль, поднялась, чтобы уйти. Оделся и Эрих. Он проводил Клаву до дома. Она любезно пригласила его заходить к ней.

Вскоре два мальчика привезли на салазках Клаве от Ксении швейную машину, потом большой ковер и несколько мягких кресел, и Клава стала иметь отличное ателье. Хозяйка дома, Евдокия Федоровна, была очень рада возвращению Клавы. Она во всем помогала своей нареченной внучке, привела к ней первых заказчиц. Потом стали приходить жены полицейских, чиновников городской управы. Они шили себе платья из награбленного материала.

Заказчиков у Клавы было достаточно. Многим она вынуждена была отказывать. Под видом заказчиц собирались и подпольщики, являлись связные.

В сорок втором году, и особенно в сорок третьем, подпольная организация активизировала свою деятельность, и Клава вся отдалась этой опасной, но нужной работе. Она участвовала во многих операциях вместе с партизанами и с боевыми группами железнодорожников, была отличной связной. В этом ей помогали, сами того не замечая, некоторые ее постоянные заказчицы.

Клава сделала платье жене бургомистра.

— Хорошо сшила, — сказала бургомистерша, примеряя платье.

— Очень рада, что угодила вам, — заискивающе ответила Клава.

Бургомистерша о цене не спрашивала. Очевидно было, что она и не собирается платить за работу. Завернув платье, она села на стул с явным намерением поговорить с Клавой, завязать знакомство.

— Вы местная или приезжая? — спросила бургомистерша.

Клава не сразу поняла, к чему начат этот разговор.

— Я жила в Тифлисе. Отсюда уехала еще маленькой, — ответила Клава.

— А шьете давно?

— С малых лет. Училась специально в Тифлисе.

— Видно, хорошая была у тебя учительница, хорошо шьешь, красиво.

— Учительница у меня была первоклассная. Сама она обучалась в Париже, — сказала Клава.

— Ты такая мастерица, и в Германии не пропадешь.