Поиск - [17]

Виктор Тимофеевич принес несколько хариусов. Клубы пряного пара восходили и таяли над котелком. Уха бушевала, выплескивалась на раскаленные камни. Как бы там ни было, но жизнь продолжалась!

Гасли последние отсветы заката. Возвращаясь к стоянке с богатым уловом, Харьков думал о том, что ждало их в ближайшие дни. Мысли уже не были мрачными, верилось, что самое страшное все-таки позади.

— Что, не надоела вам еще рыба? — сказал он, подошел к Абельдину. — Ну, как тут наш больной?

Татьяна прикладывала ко лбу парня влажную тряпицу.

— Плохо! — вырвалось у нее, но она тут же сама себя прервала. — Нет, нет, он будет жить!

Харьков снял телогрейку и передал девушке.

— Накинь ему на ноги.

— Сбивает все, бредит…

Дыхание Абельдина было прерывистым, на щеках выступили темные пугающие пятна. Видимо, наступил кризис.

— Пить… пить… — послышался его голос.

Татьяна доползла до костра, подогрела воды в кружке, подсластила ее остатком сахара. Харьков с Борисом приподняли больного, девушка долго поила его из ложки. Он открыл глаза. Они были мутные, жалкие, покорные, в них не отражалась даже боль. Но чувствовалось, что перевал болезни пройден, что сердце его стало биться свободнее, на смуглом лице, как отблеск костра, проступил первый румянец.

— Ну, вот и хорошо, парень, уходит беда, жить будешь! — сказал Виктор Тимофеевич, облегченно вздохнув.

Больного укрыли пологом, телогрейками, решили в ночь поочередно дежурить около него.

Ужинали повеселевшие. Без соли еда не шла, ели как невольники, лишь бы набить желудок. Никто не думал о завтрашнем дне. Люди на время отбросили тяжкие думы, хотелось только покоя и забытья у жаркого костра.

Первой дежурила Татьяна. Обняв руками согнутые в коленях ноги, она сидела у огня, охваченная его теплом, наедине со своими мыслями.

Над стоянкой была темнота. Отдаленно шумела река, она день ото дня мелела, тишела, обнажая камни у берегов. Шелест озябшей листвы казался шелестом звезд. Все уснуло на берегу, на болоте, в прибрежном ельнике. Все было объято покоем, только с юга изредка доносились едва слышные раскаты грома.

— Таня… — услышала она слабый голос Абельдина, — плохо… ослаб…

Татьяна принесла вареного хариуса, подсела к больному.

— Надо поесть. Болезнь проходит, теперь надо много есть, чтобы окрепнуть. Скоро поплывем по реке к людям.

Абельдин покачал головой.

— Хотел стать табунщиком, а вот попал в тайгу…

— Это ничего. Вернешься еще в свою степь, будешь пасти коней. Но сейчас для этого надо есть, много есть.

— Нет, не могу… не хочу…

Татьяна разогрела уху в кружке, размяла в ней хариуса и снова подсела к Абельдину.

— Ну-ка, открывай рот! — сказала она с шутливой повелительностью и помогла больному поднять голову.

Тот умоляюще смотрел на Татьяну, но медленно разжал челюсти…

Уснул он, обогретый ласковым словом, вниманием, укрепленный горячей ухой, уснул тем спокойным и долгим сном, в котором человек крепнет, возвращается к жизни.

Татьяна просидела всю ночь. Она не захотела будить Бориса и была очень довольна тем, что так поступила.

Над вершинами голых сопок занималась густая красная зорька. На заречных хребтах четко выступили скалы, подбитые снизу текучим туманом. Мрак редел, обнажая сонливый покой земли. Тишина еще обнимала пространство. За валунами ровно шумел и поплескивал Селиткан, листья осины о чем-то заговорщически шептались.

Очарованная чудесным утром, Татьяна неслышно отползла от Абельдина, долго сидела на самом берегу, опустив босые ноги к воде, вдыхая густой лесной воздух, смешанный со свежей речной прохладой.

И вдруг — всплеск рыбы — четкий, звонкий!

Девушка увидела в заливчике недалеко от берега под слоем прозрачной воды табунчик хариусов и стала считать, и сбилась со счета. Ее охватил азарт. Она оглянулась. Все спали. Подобралась к удилищу и уползла выше по течению.

Примостившись между камнями у первой заводи, она долго махала удилищем, поражаясь невнимательности хариусов. Но вот какое-то случайное движение рук, удилище вздрогнуло, мушка ожила, запрыгала и тотчас была схвачена крупной рыбой. Татьяна дернула изо всех сил, но хариус рванулся вниз по струе, удилище согнулось, леска жалобно запела, готовая лопнуть.

— Скорее, сюда! — крикнула она.

На берегу появился Харьков. Он помог вытащить рыбу. И вот она в руках у Татьяны — скользкая, упругая, холодная.

— Поймала, сама поймала! Первый раз в жизни!

— Вот и плохо, — сказал Виктор Тимофеевич, — надо было научиться этому дома, до тайги…

— Мелочью считали, несущественным…

— В жизни нет мелочей. Без этого копеечного крючка, да не знай повадок хариуса, загинули бы мы тут. Понимаешь? Интегралом и сопроматом рыбу не возьмешь… Смотри, как надо обманывать хариусов.

Виктор Тимофеевич забросил приманку далеко за камень, натянул леску, мушка заиграла.

— Запомни, приманку надо вести по поверхности воды на струе.

Снова всплеск, рывок. Выхваченный из залива хариус взлетел высоко и, описав дугу, упал на гальку рядом с водой. Татьяна бросилась к нему, забыв про больные ноги.

Виктор Тимофеевич вырезал еще одно удилище, привязал леску с мушкой, Начали рыбачить вместе…

День занимался прохладный. Уже зарделись макушки высоких елей. Таял безмятежный туман.