Поиск будущего - [30]

— Но мы понимали отдельные слова, — сказал Блейк.

— Да.

— Хорошо. Значит, дело за тем, чтобы выучить новые слова?

— Ну да, так.

Они сидели молча, Блейк покусывал нижнюю губу. Именно Блейк сказал наконец:

— Что представляют из себя планеты Центавры? По радио вы говорили что-то о том, что центры населения снова вернулись к городской структуре.

— Я буду счастлив, — сказал Касселехат, — показать вам столько наших огромных городов, сколько вы захотите увидеть. Вы наши гости, на ваши отдельные счета были положены по два с половиной миллиона, чтобы вы использовали их на свое усмотрение.

Он замолчал.

— Но если сейчас у вас больше нет вопросов… Блейк и Кэкстон заговорили практически вместе:

— Минутку, сэр, — сказал Кэкстон.

— У нас полно вопросов, — сказал Блейк.

Старик поклоном принял эту задержку и остался сидеть. Первый вопрос задал Кэкстон:

— Как насчет продления жизни?

— Двадцать лет, — последовал осторожный ответ, — сверх того, что у вас есть теперь.

Потребовалась некоторая сверка, чтобы удостовериться, что они говорили об одном и том же «есть». Но Касселехат уже помнил урок по «среднеамериканскому». Он подразумевал примерно семидесятилетний возраст для их времени и девяностолетний для своего собственного.

Это казалось необычно скромным увеличением. Сначала разочарование явилось шоком, затем шок сменился замешательством. Тогда было столько надежд на то, что медицина вскоре сделает что-то значительное в этой области.

Как оказалось, проблема была в том, что клетки могли восстанавливаться ограниченное количество раз, первоначально — десять-двенадцать раз, приблизительно через шесть с половиной — семь лет. Улучшение состояло в открытии, которое сделало возможным производить максимум тринадцать делений почти в каждом человеке.

Но увеличить этот максимум было невозможно.

Люди из прошлого доказывали, что их собственное путешествие почти в пятьсот лет, конечно, разбило этот барьер. Но очевидно это было не так. Препарат Пелхама просто обеспечил неимоверное замедление клеточного процесса.

Хотя Блейк изредка вставлял свои вопросы во время разочаровывающего разговора о продлении жизни, теперь он поднял руку. Улыбнувшись, он сказал:

— Питер, вы до сих пор задавали вопросы Ренфрю. Сейчас я задам ваши вопросы. — Все еще улыбаясь, он повернулся к Касселехату. — Мистер Кэкстон — наш физик, и я уверен, ему так же, как и мне, будет интересно то, о чем я вас спрошу.

— Пожалуйста, отойдите немного назад, когда будете спрашивать, — сказал Касселехат. Он извинился, когда оба они отступили назад. — Я объясню через несколько минут. Однако, ваши вопросы, мистер Блейк.

— Что, — начал Блейк, — делает скорость света постоянной?

Касселехат даже не моргнул.

— Скорость равна кубическому корню gd в кубе, где d — это глубина пространственно-временного континуума, а g — общая допустимость или, как бы вы сказали, сила тяжести всей материи в этом континууме.

— Как образуются планеты?

— Любое солнце должно сохранять свое равновесие в том пространстве, в котором оно находится. Оно выбрасывает материю, подобно тому, как морское судно выбрасывает якорь. Это весьма приблизительное описание, Я мог бы дать вам объяснение при помощи математических формул, но придется записывать. В конце концов, я не ученый. Это просто факты, известные мне с детства.

Кэкстон перебил, озадаченный.

— Любое солнце выбрасывает эту материю без какого-либо воздействия, кроме как своего желания держать равновесие?

Касселехат уставился на него.

— Конечно нет. Это воздействие очень мощное, уверяю вас. Без такого равновесия солнце выпало бы из этого пространства. Лишь несколько одиночных солнц научились поддерживать равновесие без планет.

— Несколько чего? — отозвался Блейк.

Кэкстон чувствовал, что Блейка заставляли забыть вопросы, которые он намеревался задать. Слова Касселехата перебили эту мысль.

— Все одиночные солнца — это очень старые холодные звезды класса М. У самой горячей из известных температура сто девяносто тысяч градусов по Фаренгейту, у самой холодной — сорок восемь. Одиночки своенравны, норовисты с возрастом. Их основная черта — это то, что они не допускают к себе ни планет, ни материю, ни даже газы,

Блейк стоял молча, нахмурившись, задумчиво. Кэкстон ухватился за возможность продолжить.

— То, что вы, не ученый, знаете все это, мне очень интересно. Например, тогда, дома, в 1979 году, каждый ребенок понимал принцип движения ракеты практически с рождения. Мальчишки восьми-десяти лет ездили в специальных игрушках, разбирали и снова собирали их вместе.

— Я уже пытался объяснить это мистеру Блейку, когда мы говорили по радио, но его мозг, кажется, не может воспринять некоторые из простейших аспектов.

Блейк поднялся, скорчив гримасу.

— Он пытался рассказать мне, что электроны думают, а я не верю в это.

Касселехат покачал головой.

— Не думают, они не думают. Но у них есть психология.

— Электронная психология! — сказал Кэкстон.

— Просто аделедикнандер, — ответил Касселехат. — Любой ребенок…

Блейк простонал.

— Потому я и подготовил множество вопросов. Я считал, что раз у нас хорошая подготовка, то мы смогли бы довольно легко понять это так же, как это делают дети.