Он почувствовал холод руки матери, сжавшей его руку.
Они спеша шли по улице, и ее страх передавался скрытой пульсацией из ее мозга в его. Сотни других мыслей бомбардировали его мозг, исходившие из кишевших по обе стороны от них толпы и внутри домов, мимо которых они проходили. Но только мысли его матери были ясные и последовательные — и в них был страх.
— Они следуют за нами, Джомми, — телеграфировал ее мозг. — У них нет полной уверенности, но они подозревают. Мы очень сильно рисковали, приехав в столицу, хотя я надеялась, что на этот раз мне удастся показать тебе старый, известный только слэнам, вход в катакомбы, где припрятана тайна, которой владел твой отец. Джомми, если случится худшее, ты знаешь, что делать. Мы достаточно часто прорабатывали с тобой это. И, Джомми, не бойся и не волнуйся. Пусть тебе всего девять лет, но у тебя разум не хуже любого пятнадцатилетнего человеческого существа.
«Не бойся — советовать легко», — подумал мальчик и спрятал от матери свои мысли. Ей, конечно, не понравилось это утаивание, этот барьер, внезапно разделивший их. Но есть мысли, которые не следует никому открывать. Она не должна знать, как он боится!
Все вокруг было неизвестным и поэтому волнующим для него. Он чувствовал волнение каждый раз, когда попадал в сердце Центрополиса с тихой окраины, где они жили. Громадные парки, километры небоскребов, суматошная толчея всегда казались ему более замечательными, чем рисовало его воображение — но от столицы мира и следовало ожидать всего в огромных размерах. Здесь размещалось правительство. Где-то здесь живет Кир Грей, абсолютный диктатор всей планеты. Когда-то давно — сотни лет назад — Центрополис был в руках слэнов в короткий период их возвышения. Но это было когда-то, а сейчас здесь обосновался Грей…
— Джомми, ты чувствуешь их враждебность? Ты можешь определять такие вещи на расстоянии?
Он напрягся. Неизменная волна неопределенности, омывавшая его и исходившая от толп людей, сновавших мимо, переросла в бурлящий водоворот, вынесший случайный обрывок мысли:
«Говорят, что в городе все еще есть живые слэны, и это несмотря на то, что приняты все возможные меры. Говорят, что даже скоро выйдет приказ пристреливать их на месте…»
«… Но разве это не опасно? — возникла другая мысль, очевидно, вопрос, заданный вслух, хотя Джомми уловил только мысленный образ. — Я имею в виду, что можно по ошибке убить кого-нибудь невиновного».
«Именно поэтому так редко полиция стреляет на виду. Их стараются сначала поймать и проверить. У них отличные от нас внутренние органы, и на их головах есть…»
«Но теперь будет отдан закон о возможности стрелять в слэнов не только полиции, но и гражданским лицам. Представляешь, какая может подняться неразбериха…»
— Джомми, ты чувствуешь их? Они на квартал позади нас. В большом автомобиле! Ждут подкрепления, чтобы перегородить нам путь спереди. Они действуют быстро. Ты можешь уловить их мысли?
Он не мог! Несмотря на все отчаянные попытки расширить восприятие своего мозга, несмотря на то, что он напрягся и до пота бился над усилением своей способности. Именно здесь возможности взрослых превышали его неокрепшие инстинкты. Взрослые могли легко охватывать большие пространства и выстраивать отдаленные вибрации в последовательные картины.
Ему хотелось обернуться и посмотреть, но он не отважился. Его небольшие, хотя и длинные ноги так и сверкали, ему приходилось почти бежать, чтобы идти вровень с нетерпеливой матерью. Так ужасно быть маленьким и беспомощным, молодым и неопытным тогда, когда жизнь уже требовала зрелой силы, мужественности и настороженности взрослого слэна.
Мысли матери вонзились в его размышления.
«Теперь кто-то впереди нас, Джомми, а другие переходят улицу. Ты должен уходить, дорогой. Не забывай того, что я тебе говорила. Ты живешь только ради этого: сделать так, чтобы слэны могли жить нормальной жизнью. Я думаю, что ты должен будешь убить нашего злейшего врага, Кира Грея, даже если бы это означало, что за ним тебе пришлось бы войти в Большой Дворец. Помни, может быть стрельба и суматоха, но ты не вешай голову. Удачи тебе, Джомми».
И только тогда, когда она отпустила его руку, наспех пожав ее, Джомми понял, что общее содержание ее мыслей изменилось. Страх исчез. Из ее мозга источалось ободряющее спокойствие, которое успокаивало ее нервы и замедляло биение двух его сердец.
Проскользнув под прикрытие проходящих мимо мужчины и женщины, Джомми украдкой взглянул на устремившихся к его матери, которая сейчас выглядела очень обычно, и в своих спортивных брюках и розовой кофте, с волосами, подобранными вверх, и туго повязанным шарфом на шее очень напоминала обычную женщину.
Через улицу шли одетые в гражданское с мрачными лицами, на которых было выражение неприятной обязанности, которую им предстоит выполнять. Мысль о непривлекательности этого, ненависть, которую они несли с собой, ложилась тенью на их разум, которая падала и на Джомми. Это его ошеломило даже в тот момент, когда он сосредоточился только на том, чтобы убежать. Почему так необходимо, что он должен умереть? Он и его чудесная, добрая, умная мать! Это было чудовищно несправедливо.
